Суд
Шрифт:
Молчание прервал работник обкома.
— Неужели они вывернутся? — тихо спросил он, ни к кому не обращаясь.
В комнату вошел начальник оперативной части следственного изолятора:
— Извините, пожалуйста… — Он подошел к Арсентьеву и положил перед ним мятую бумажку. — Уголовники из камеры, где содержится Глинкин, заметили, что у него какие-то странные дела с нашей конвойной Бутько. Проследили за ним и, когда его увели сейчас на допрос, отыскали в его постели вот эту бумажку.
Арсентьев быстро прочитал записку:
—
— Покажи… — Фирсов взял записку и долго всматривался в ее строчки, написанные печатными буквами, потом вернул ее Арсентьеву. — Придется заняться этой конвойной и через нее искать подпольного адвоката…
— Эта Бутько давно у меня на подозрении, — заторопился тюремный работник, но его оборвал инструктор обкома Щеглов:
— Если давно, почему она до сих пор продолжает работать?
— Виноват, конечно… все недосуг заняться.
— А какая у вас еще может быть работа, кроме как наводить порядок в тюрьме? — разозлился Щеглов.
Но злись не злись, а дело дрянь, и конечно же виноват в этом не работник тюрьмы, в конечном счете дело и не в подпольном адвокате. Главная досада — неразрешимость создавшейся ситуации: Глинкина уже надо отправлять по этапу в Брянск, а Лукьянчик меж тем хорошо проинструктирован, будет от всего открещиваться и требовать доказательств.
А главное — тянуть с этим делом было нельзя…
…В тот же день, ближе к вечеру, Глинкина, теперь уже одного, привели к следователю Арсентьеву, и тот без лишних слов дал ему прочитать бумажку из союзной прокуратуры. Он пробежал ее довольно небрежно, возвратил Арсентьеву и, может, целую минуту барабанил по столу пальцами и смотрел куда-то мимо следователя, потом спросил:
— Когда отправите?
— Не задержим, — ответил Арсентьев.
— Судя по дате на бумажке, вы ее получили не сегодня и, значит, вы собирались устроить мне два суда? Наивные люди! Берите-ка протокол и запишите мой отказ от всех ранее данных показаний, как вырванных у меня угрозами и другими способами принуждения. Ну, что вы застыли? Берите протокол. Я вполне серьезно…
На другой день в кабинете второго секретаря обкома Хохлова происходил разговор на повышенных голосах, в котором участвовали первый секретарь горкома Лосев и областной прокурор Кулемин. В отдалении, за большим столом, сидел, разложив перед собой бумаги, следователь Арсентьев. Он голоса не подавал, разве только когда от него требовали какую-нибудь фактическую справку.
Сейчас он с нескрываемой тревогой слушал спор секретаря горкома Лосева с областным прокурором Кулеминым.
— Дорогой Николай Трофимович, — говорил областной прокурор, — я сегодня сам допрашивал и Лукьянчика и Глинкина. Что вам сказать? Глинкин — закоренелый преступник, но мы обязаны отправить его в Брянск. А наш любимец Лукьянчик — делец, какого поискать — не найти, и голыми руками его не взять… — Кулемин говорил флегматично, ровным жестким голосом, каким он говорил и на судебных процессах.
— Как вас понимать? — голос Лосева опасно зазвенел. — Он что же, останется ненаказанным?
— Николай Трофимович, он откажется от всего, что мы ему предъявим, потому что улик мы не имеем, а закон есть закон, — назидательно-сухо ответил Кулемин. Его положение здесь самое сложное — если разобраться, все-таки дело это, в общем, проморгала и прокуратура. А Лосев, очевидно, хочет выявить именно это.
— Какой еще закон нам нужен? — вспылил Лосев. — Разве у нас нет закона, чтобы судить жуликов?
— Спокойнее, товарищи, — поморщился Хохлов.
— Трудно быть спокойным, — тихо обронил Лосев. — Разве я, товарищ Кулемин, не передал вам папку народного контроля с материалами на Лукьянчика по его стройуправлению? Судите его по этим данным, раз не выходит по взяткам!
— Вот она, — спокойно произнес Кулемин, показывая на лежавшую перед ним синюю папку. — Здесь — выписки, которые народные контролеры тщательно сделали из бухгалтерских документов. Но это, увы, не сами документы.
— Так возьмите на стройке документы!
— Товарищ Арсентьев, дайте справку товарищу Лосеву, — устало попросил Кулемин.
— В архивах стройуправления интересующие нас документы отсутствуют, — ответил Арсентьев.
— Как это отсутствуют? — не понял Лосев. — А откуда же делали выписки народные контролеры?
— Документы из архива кто-то предусмотрительно изъял, — пояснил Арсентьев. — Или сам Лукьянчик, или нынешний начальник, его ставленник Вязников, а может быть — подпольный адвокат.
— Товарищ Хохлов, что же это у нас делается? — жестко спросил Лосев и долго ждал ответа, но Хохлов смотрел в сторону и будто не слышал вопроса. Его выручил Кулемин:
— Николай Трофимович, я в своей практике здесь, слава богу, впервые сталкиваюсь с таким опытным преступником, как Глинкин, и он к тому же привозной. И если смотреть на факты спокойно — Глинкина ждет тюрьма, и, судя по всему, надолго, а карьера Лукьянчика все же поломана…
— Нашли подпольного адвоката? — спросил Хохлов. — Только его нам в Южном не хватало.
— Служащая тюрьмы Бутько, я ее допрашивал сам, адвоката в глаза не видела, к ней от него приходили связные. Судя по всему, не врет.
— Где ни тронь — пустой номер, — зло заметил Лосев.
— Мне ясно одно — затевать суд без уверенности в обвинительном приговоре нельзя, — основательно произнес Хохлов. — Лукьянчика все знают, слухами о нем и о Глинкине полон город, и вдруг суд оказывается бессильным. Скажут — покрывают друг друга…
— Не без того, не без того, — легко согласился Кулемин.