Шрифт:
Дмитрий Лаптев
Судьба еврея в СССР
Длинный, бестолковый, загаженный людьми и предметами рынок. Дождь. Полупьяный кавказец за прилавком с тощей редиской. Ленивые мокрые собаки попрятались под редкие деревянные навесы, где их брезговали покупатели; восседая на черных деревьях истерически выли свою вечную песню птицы-мутанты... еще по рынку из конца в конец ходил веселый милиционер, которого боялся Ф., и не зря.
– Эй, синагога, - поманил пальцем, - ты, ты... Документы есть?
"Как будто Константин Константинович меня не знает," горестно задумывался Ф., расстегивая дрожащими
– И как тебе, шнобель, документы дают. Я бы не дал. Я бы тебя, еврюгу, вот что - в зоопарк бы в клетку посадил и гражданам за деньги показывал бы. Как свинью на ВДНХ. Хоть какая-то польза. За мутью пришел, а?
– Н-н-н... нет... я за редисочкой... правда...
Милиционер брезгливо кинул справку в лужу, что плескалась у ног Ф., пожал плечами и двинул своей дорогой.
"Пронесло, - понял Ф., вылавливая документ, - все равно гады!" Ему захотелось напиться.
Полупьяный кавказец с редиской, доселе равнодушно наблюдавший сцену, засмеялся:
– Гы! Как свынью, гаварит на ВДНХ! Такой тощий свинья никаму не нужный свинья! Тебя в цирк надо - дрессированный обезьяна показывать!
– Здравствуйте, товарищ Бобикян. Почем у Вас сегодня редиска?
– Ты что гаваришь! Разве тебе ридиска нужен? Тебе не ридиска нужин - тебе кой-кто другой нужин! Гы!
– на ужин.
Ф. смутился.
– Это, конечно-же... Но и редиски, вот, надо.
– Зачем жиду ридиска! А - бери - мне все равно, хоть подавысь!
Началась торговля. Дурацкая редиска потянула аж на четверть общей цены - товарищ Бобикян заставил купить ее всю. Ф. набил овощем авоську, стеклянную же баночку с малиновой пузырящейся жидкостью аккуратно и боязливо спрятал во внутренний карман пиджачка.
"Теперь надо безукоризненно продумать обратную дорогу, Ф. хорошо помнил как две недели назад его отловили какие-то комсомольцы, избили, отобрали муть и все деньги, - Я не пойду через парк, потому что там граждане натравят на меня выгуливаемых собак; я не пойду также и в обход по улице Летчика Кукушкина, где свирепствует банда Васьки из четвертого "А"; я не пойду и вдоль трамвайных путей - там меня задавит трамвай, Ф. машинально достал из авоськи красный пучок и отгрыз.
– Я пойду так - сперва крадучись вдоль дома, в котором живет академик Петров, затем я быстро-быстро перебегу через улицу и окажусь в кустарнике. Оттуда... оттуда я, пожалуй, смогу незаметно перебраться к дому номер четыре с проходным подъездом, проскочив который мне останется спрыгнуть в заброшенную канаву и скоро бежать... и вот я почти дома." Ф. положил редиску обратно, вздохнул и приступил к реализации.
Реализация, однако, затухла уже на втором пункте перебежать улицу Летчика Кукушкина оказалось решительно невозможно, ввиду милицейского оцепления - по трассе ожидался авто товарища Собакова. Дружинники отловили Ф. в кустах, долго били, но по счастью, отправили не сразу на Лубянку, а в местное отделение. Участковый его знал.
– Ребята, да никакой он не террорист - обычный жидяра и живет в доме номер одиннадцать, второй подъезд. Выбить ему зубы, да пинком...
– А че он тогда в кустах прятался, - упирались бдительные - обыскать
– Срал, наверное... жиды всегда по религии в кустах, это самое... Эй ты, - повернулся участковый, - пес! Что делал в кустах? Ну-ка - карманы!
"Все пропало, - в ужасе решил Ф., вспоминая Уголовный Кодекс, - "...незаконное владение жидом или приравненными к жидам категориями граждан мутью наказывается пожизненными исправительными работами на самых вонючих стройках народного хозяйства". И в этот момент на улице раздался оглушительный взрыв!
– Это...
– протянул участковый и, оставив на столе фуражку, ломанулся в открытую дверь; вслед за ним выскочили и другие; в их числе Ф., который, не став выяснять причин происходящего, принялся со всех ног улепетывать куда глаза глядят.
В тот день он не решился вернуться домой, переночевав на каком- то мокром чердаке в компании злобного серого кота с голодными голубыми глазами, который сожрал ночью всю редиску. Утром Ф. ощупал внутренний карман - муть лежала на месте. Тогда он определил пойти к Вольфенштейну.
"Я учился с Вольфенштейном в одном Вузе. Он еврей - он мне поможет. Он многого добился в жизни... Что же там, все-таки рвануло?" - думал Ф.
Вольфенштейн действительно добился многого. Он оказался одним из той кучки мерзавцев, на которых молчаливо не распространялось "Совместное Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о безусловных и решительных мерах по искоренению в СССР жидов". Такие как Вольфенштейн, пойдя в услужение режиму, косвенно способствовали травле своих братьев, получив взамен от власти право легально приобретать муть.
Ф. не пустили в трамвай ("жидам не положено!"), и он пешком брел километров с десяток, прижимаясь к домам, отсиживаясь в кустарниках и забегая в подъезды при виде детей и милиционеров. Два раза его покусали собаки, один раз двинул палкой лысый пенсионер... Пионеры и школьники кидались в него калом животных. Старушки - современницы первых пятилеток отпускали в его адрес поганые мерзости; какой-то крепкий мужик - по виду рабочий - дал по шее мощным кулаком; прелестная-же девушка, увидев несчастного из окна, закидала того тухлыми яйцами и помидорами.
"СССР - говно!" - почувствовал Ф.
Вокруг, весело и уверенно передвигались советские люди. Их лица были счастливы и одухотворены. Партия дала им все. Партия дала им муть.
"Я буду писать товарищу Сталину," - решился Ф.
– И Лазарю Моисеевичу, - добавил он вслух.
Советские люди вокруг не расслышали. У многих из них в руках были карточки, дающие право законно и дешево купить муть в любом продовольственном магазине. На следующий год Партия вообще планировала карточки отменить.
Ф. наконец-то добрался до высокого дома, где в одной из квартир обитал со своей семьей Председатель Правления Общества Содействия Освобождению Азии и Африки, товарищ К. И. Вольфенштейн. В подъезде расположился свирепый консьерж в военной форме, но без погон.
– Чего тебе, носатый!
– заорал страж подъезда.
– М-м-мне ю-ю-ю... к товарищу Во... Вольфен...
– Всем надо к товарищу Вольфенштейну! Товарищ Вольфенштейн на работе, и всякую сволочь к нему пускать не велено! Пшел вон, гадюка!