Судьба генерала
Шрифт:
— Служить, так не картавить!
Часть четвёртая
ПОСОЛЬСТВО В ХИВУ
ГЛАВА 1
1
— Перед тем как отправиться в экспедицию в Хиву, ты, Николай, должен хорошо уяснить себе общую обстановку в регионе и наши конкретные цели. Вот смотри, — показал наместник могучей рукой на карту. — За Каспийским морем от нас с северо-восточной частью Персии, её провинцией Хорасаном, граничат земли трухменцев, которые подчиняются, во всяком случае номинально, хивинскому хану. Нам важно в случае новой войны с персами иметь союзников среди этих племён. Во время прошлых наших сражений с Аббас-мирзой здесь, в Закавказье, трухменцы напали на Хорасан и даже просили у нас пушек, чтобы им сподручней было бить персов. Поэтому вот тебе, капитан, задача: выясни, каковы сейчас отношения этих племён с персиянами. Узнай, принимают ли они участие в войнах мятежных ханов в Хорасане против центрального правительства Персии? Разузнай получше, каковы силы трухменцев в военном отношении? Какого рода употребляемое между ними оружие? Не имеют ли они недостатка в порохе? Есть ли у них понятие об артиллерии и желали бы они употребление оной в войнах против соседей? Можно ли будет из них самих составить, по крайней мере, нужную прислугу для некоторого числа орудий? Это то, что касается трухменцев. Теперь перейдём к хивинцам. Но сначала налей-ка себе ещё чаю, — показал Ермолов на большой самовар, стоящий на медном подносе на краю стола. — И на сухарики налегай, на сухарики, люблю ванильные, и тебе, я вижу, они нравятся, — добавил генерал, подвигая Николаю серебряную вазочку.
Генерал за прошедшие три года на Кавказе немного погрузнел, в пышной шевелюре появилось ещё больше седых волос, отпустил короткие усы. Но во всём остальном это был прежний Ермолов, под командованием которого семь лет назад Муравьёв ходил врукопашную на французов у батареи Раевского. Николай за эти годы изменился значительно больше, чем его прославленный командир. Из молоденького, немного наивного прапорщика, представшего перед генералом ещё под Вильно в мае 1812 года и запросто рассуждающего о стратегических вопросах развёртывания русских войск, он превратился в крепко сбитого, ладного офицера с острым, волевым, решительным взглядом больших серо-стальных глаз на загорелом до черноты круглом русском лице.
«Эх, удастся ли ему, выдав себя за татарина, скрыться в караване, идущем через пустыню? — тревожно подумал Алексей Петрович, пристально вглядываясь в такую русскую физиономию Николая. — Ведь до Хивы надо ещё живым добраться! Да к тому же неизвестно, как поведёт себя Мухаммед-Рахим-хан, властитель хивинский: вдруг поступит так же, как его предки с послом Петра Первого князем Бековнчем-Черкасским, которого зверски убили эти изверги?»
— Не волнуйтесь, ваше высокопревосходительство, — проговорил спокойно и очень уверенно капитан, догадавшийся по выражению лица командира корпуса о его мыслях. — Ничего со мной эти узбекские татары не сделают. Сейчас русских по всей Азии отлично знают, и все эти ханы да беки побаиваются нашего оружия. Тем более им уже известно, как вы круто наводите порядок на Кавказе. Так что хивинский хан ещё двадцать раз подумает, перед тем как со мной, русским послом, какую-нибудь поганую штуку сотворить.
— Но я тебе повторяю, Николай, действуй осторожно. Я от этой первой экспедиции ничего особенного не жду. Она носит, можно сказать, только ознакомительный характер. Так что не рискуй попусту. Знаю я тебя, горячую голову. Я и главе экспедиции, майору Пономарёву, строго-настрого предписываю, чтобы тебя только в том случае отправлял в Хиву, если будет обеспечен залог в несколько человек из лучших трухменских фамилий.
— Стопроцентной безопасности в таком деле всё равно не добьёшься, Алексей Петрович, — тряхнул головой Муравьёв, — вы это не хуже меня знаете. Я иду первым, а это значит, обязательно столкнусь с чем-то неизвестным, чего мы с вами, здесь сидючи, у самовара, уж никак предусмотреть не в состоянии. Бог не выдаст — свинья не съест! А я малосъедобный.
Генерал посмотрел на его колючие вихры, волевую и смекалистую физиономию и рассмеялся.
— Да уж, Николай, кто попытается тебя проглотить, обдерёт глотку до крови. Если уж кого и посылать в эту отчаянную миссию, так это тебя! И, кстати, твоё хорошее знание татарского языка, который в обиходе у нас в азербайджанских ханствах Закавказья, тебе очень
— Понятно, так называемые дипломатические тонкости, — усмехнулся Муравьёв.
— А как же ты думал, ты, брат, теперь и дипломат, а не просто военный, от твоей изворотливости очень многое зависит. И не смотри, как европеец, на средства лести. Я тебе это ещё в Персии говорил. Между народами азиатскими употребление лести — дело вполне обыкновенное и даже во многих случаях обязательное. Поэтому и ты, Николай, не страшись быть расточительным в оной, чтобы иметь большие выгоды в наших общих делах.
— Раз надо, так надо, о высокославный, могущественный и пресчастливейший Российской империи главнокомандующий в Астрахани, в Грузии и над всеми народами, обитающими от берегов Чёрного до пределов Каспийского моря, — по-восточному сложив руки лодочкой у себя перед грудью, низко кланяясь, проговорил скороговоркой Муравьёв.
— Молодец, Николай, вживайся в образ, ты у нас теперь Мурад-бек, славный торговец татарский, ведущий своих верблюдов в Хиву, — засмеялся Ермолов. — Да, кстати, чтобы не забыть, отпори ты этот чёрный ворот с серебряными листьями у мундира и пришей обычный армейский красный. А то, когда будешь представляться хану в полной парадной форме, как бы кто-нибудь его не надоумил, что ты штабной офицер, занимающийся разведкой. Там, брат, от каждого пустяка твоя жизнь будет зависеть! Ну, с Богом! Иди, готовься к экспедиции. Письма от меня, деньги и дополнительные инструкции получишь позже от начальника штаба корпуса. — Ермолов обнял Николая. — И запомни, гвардеец, мы здесь, конечно, не можем знать всех полезных исследований, кои ты можешь совершить, чтобы облегчить нашему правительству пути к будущим предприятиям в столь важном для российских интересов регионе, поэтому полностью полагаюсь на твою инициативу, как в бою. Общие задачи тебе поставлены, а там действуй по обстановке. Я в тебя верю.
— Приложу все силы, ваше высокопревосходительство, чтобы выполнить все те трудные обязанности, которые на себя добровольно взял, и без исполнения оных не посмею показаться перед вами, а также и перед товарищами моими, — ответил спокойно и твёрдо капитан гвардейского генерального штаба и бодрой, уверенной походкой вышел из просторного кабинета наместника Кавказа.
А в середине июня 1819 года Николай Муравьёв покинул гостеприимный город Тифлис и отправился в Баку, где его уже ждал в порту двадцатипушечный корвет «Казань». Ветер далёких и опасных странствий гудел в его обновлённых по этому случаю снастях. На корме гордо развевался Андреевский флаг.
2
В это же время в Тебризе наследник персидского престола сидел у себя в роскошном парке, по-восточному скрестив ноги, на мягких подушках в небольшой беседке, густо увитой виноградными лозами с широкими, ещё ярко-зелёными листьями. Было жарко. Густо пахло растущими неподалёку ранними сортами роз и острыми мускусными благовониями, смешанными со сладковатым потом танцующих перед ним на огромном ковре, расстеленном перед беседкой, танцовщиц. По их полуобнажённым гибким телам пробегали лиловые тени от листьев чинар и древних карагачей, волнуемых лёгким ветерком. Аббас-мирза устало-равнодушно и даже с оттенком некоторой брезгливости посматривал на извивающихся под тягучую музыку девушек, старающихся изо всех сил понравиться привередливому повелителю. Но большие миндалевидные карие глаза шахзаде апатично взирали на прелести восточных красавиц. Он напоминал вконец объевшегося кота, которого уже просто воротит от всей этой мелкой живности, что мелькает у него под носом, но всё же продолжающего краем глаза по привычке посматривать на шевелящуюся около него, не до конца придавленную мышку, раздумывая лениво, а не слопать ли ему ещё одну. Распахнулся его тонкий, алый, шёлковый архалук, обнажив грудь, густо заросшую курчавыми, чёрными волосами, уже тронутыми сединой. На бритой голове вместо остроконечной барашковой папахи-кулаха была надета лёгкая, белая, вышитая красным шёлком шапочка — аракчин. Аббас-мирза пил не спеша из хрустального бокала шербет со льдом и равнодушно посматривал вдаль.