Судьба и книги Артема Веселого
Шрифт:
— Ах, нет! — нетерпеливо и раздраженно перебил Мишка. — Мне нужен 17 век России.
— Понимаю. Я знаю мало по этому вопросу, но все же с удовольствием побеседую с вами.
Мишка удовлетворенно откинулся в кресле и закурил, приготовившись слушать.
Профессор рад был отвести душу: давно никто не спрашивал его об истории.[…]
— Ваше стремление, — начал профессор дребезжащим голосом, — ваше стремление написать исторический труд весьма похвально. В нашу бурную эпоху произошло какое-то всеобщее поглупение — никто ничем не интересуется, кроме сегодняшнего дня, а между тем, значение истории огромно (пару банальных фраз об истории)[…] Чтобы понять 17 век, нужно знать в совершенстве 16–18, пожалуй, 19,
Робкие полувозражения и полувопросы молодого драматурга вызывали словесную бурю со стороны профессора […]
— Наука — основа основ, — и профессор начал говорить о заслугах науки за последние века.. — Наука воскрешает перед нами прошлое, утверждает настоящее и ярким лучом гипотез освещает будущее.
— Ну нет, — сказал обиженный за всю свою братию Мишка и даже вскочил от волнения. — Экстаз поэта поднял и показал восхищенному человечеству штуки, о которых все ученые вместе взятые не имеют никакого представления… Множество современных достижений и техники, и науки поэты-фантасты предсказали за сотни лет. (Развернуть. Имена, факты)[…].
Опустошенный и ошеломленный, с головой, кружащейся, как пылающая карусель, Мишка вышел в ночь, расписанную звездами. Он просидел у старика 14 часов.
[…] Он не мог остановиться только на исследованиях главных историков, потому что для художника порой какая-нибудь художественная мелочь важнее большого события.[…]
Чем больше он читал, тем больше утверждался в мысли, что о казачестве ничего не знает: во всяком случае, чтобы достигнуть известной полноты и всесторонности в изучении вопроса нужно было прочитать сотни царских грамот, отписок атаманов, летописей, серьезных исследований и сказок о ведьмах и чертях, ученых трактатов и монографий. Помимо того нужно было основательно познакомиться с культурой тех народов, что жили в Крыму, на Урале и по всему юго-востоку России. Абсолютно необходимо нужно было знать, кто и как жили на казачьих землях до их появления. А экономические причины, побуждавшие царя московского к колонизаторской политике и торговле с востоком! А одежда и оружие того времени!..
Или возьмем язык. Он был смешан. Обычаи казаков многим отличались от обычаев Московских или Киевских. И, наконец, вера. От господствующей церкви казаки всеми мерами отгораживались, и чуть ли не до конца 17 века у казаков и попы были свои, выборные. По всему юго-востоку России, еще в 18 веке насчитывалось не более пяти убогих церковок, сколоченных из досок. Со стародавних времен обычая венчания и в помине не было. Казаки вели жизнь безбрачную: жен они выбирали из пленниц. В базарный или праздничный день выводил казак на базарную площадь (майдан) свою нареченную, и при всем честном народе, назвав ее по имени, говорил: «Будь мне женою». Она кланялась ему в ноги и отвечала: «А ты будь мне мужем». Не сложнее был и развод: муж выводил жену на собор и кричал: «Не люба!» Если она была стара, он ее продавал в батрачки, в если молода и красива, то передавал ее кому-нибудь в жены и получал за нее добра, сколько может увезти нагруженная, но не перегруженная лошадь. Купивший покрывал жену полою бешмета, в знак снятия с нее позора, и тем дело кончалось. Богатые казаки, как восточные ханы, имели по несколько жен. […].
Режиссеру, которому Мишка прочел «с пятого на десятое» несколько своих набросков, чужды его творческие муки. Постановка заказанной драматургу пьесы о Степане Разине приурочена к Октябрьским праздникам, до которых осталось две недели, и режиссер дает Мишке совет: «Писать надо короче, хлеще, и ни в коем случае не перегружать излишними эпизодами. А главное, не задумываться. Детали, всевозможные подробности безжалостно изгоняй, оставляй самое существенное…»
Разумеется, написать пьесу за две недели невозможно. Мишка прячется от режиссера, не ночует дома. Однако тот не слишком озадачен: зная в общих чертах содержание пьесы, он решает сделать спектакль экспромтом.
По городу были развешаны огромные афиши.
Составлены они были крикливо, безвкусно и вещали народу, что в Октябрьские празднества он — народ — будет обрадован невиданным зрелищем: на речке (название), под открытым небом, будет показана грандиозная драма из эпохи освободительного движения, написанная молодым, подающим огромные надежды, пролетарским писателем Михаилом Онучиным.
Подкатились и праздники. […]
Пьеса имела успех, в областной газете появилась хвалебная рецензия.
Через месяц Мишка уезжал в Москву с чемоданом, набитым самыми лестными отзывами и рекомендациями.
В архиве Артема Веселого сравнительно немного рукописей незаконченных, неизданных произведений, гораздо больше рукописей книг изданных, есть и машинописные тексты с авторской правкой.
Критик Полонский писал об Артеме Веселом: «Он много и настойчиво работает. Одно из самых крупных заблуждений молодежи заключается в уверенности, будто литература — легкое искусство; Веселый знает, какой большой ценой покупается каждое художественное слово. Это значит, что он на верном пути: замок славы открывается именно ключом труда» 1 .
Артем говорил Павлу Максимову:
— Работа художника всегда была и будет подвижничеством. Ни за славой, ни за деньгами, ни за похвалой критиков я не гонюсь.
«Взяв какую-то книгу за корешок, — вспоминает Павел Максимов, — Артем потряс ее, повернув вниз листами. — Книгу надо делать так, чтоб, когда потрясешь ею, из нее не выпала бы ни одна строка, ни одна фраза, чтоб книга была как литая» 2 .
Сравнивая многочисленные варианты рукописей Артема Веселого, можно понять, почему труд писателя он называл подвижничеством.
Зачастую заменяя одно-единственное слово на другое, более выразительное, он заново переписывал целый абзац, а если его не удовлетворяли несколько строк на странице, то и всю страницу целиком. Тому есть много примеров, остановимся на одном. Среди рукописей — шесть листов, текст каждого из них начинается одинаково:
На армию навалилась вошь,
армия гибла.
Хлестала осень дождями, свинцом и кровью.
Это — «Россия, кровью умытая», начало главы «Горькое похмелье». Каждый лист датирован февралем 1931 года. Числа не проставлены, однако последовательность изменения текста четко прослеживается по эволюции названия главы: сначала вместо названия стоит ее номер — 12; на втором листе — 12. В песках; на третьем — 12. Путь побежденных,на четвертом — Вшивая беда[зачеркнуто], Горькая кровь[зачеркнуто], Горе горькое; на пятом — Горюшко, головушка[зачеркнуто], Горькое похмелье.
В пяти вариантах эпиграф:
Спите, орлы боевые, Спите покойны душой. Вы заслужили, родные, Славу и вечный покой.Шестой лист озаглавлен «Горькое похмелье», эпиграф — вошедший в книгу:
В России революция — деревни
в жару, города в бреду.
Есть и седьмой лист, написанный другими чернилами; тоже — «Горькое похмелье», он также не датирован, но явно позднейшего происхождения: его текст наиболее близок к книжному.