Судьба ополченца
Шрифт:
— Куда ранен Василий?
— В правую руку, — отвечаю.
— Сейчас увези его и перевяжи.
— Может, придется тебе с ним остаться, — добавил Лобанок.
Мы с Василием на его лошади ходко едем в соседнюю деревню. Останавливаю коня у первой же хаты. Хозяин, узнав, что привез раненого Никифорова, открыл ворота, оказалось, они знают друг друга.
— Поставь коня, чтоб запряжен был, и дай сена, — сказал мне Василь.
Повел его в хату. Хозяйка в полутьме спрыгнула с печи, зажгла лучину. Вытащил из сумки индивидуальный пакет, развел марганец в теплой воде из казана на припечке, ваткой промыл вокруг раны. Слава богу, кости целы, но пробита ладонь, палец большой не двигается. Рана неопасная, но кровь идет сильно, накладываю жгут, и стихает кровотечение; бинтую, смазав края раны йодом. Василия начинает морозить,
— Иди, — говорит Василь. — А коня и автомат оставь, в случае чего догоню бригаду.
— Да я своего вам дам, — предложил хозяин.
Идем с ним во двор, запрягаем мохнатого конька в дровни, и я еду туда, где оставил бой.
Когда подъехал к лесу, уже орудие уходило. К счастью, встретил Фролова, он махнул рукой:
— Плохо дело, прорвалось подкрепление к ним, и Дубровский отошел.
Оказалось, отходили в деревню, где я оставил Василия. Повернул коня и поехал обратно. Хозяин обрадовался, что лошадь привел домой. Мой пациент спал, это было уже хорошо. Дождался утра, заснув, не раздеваясь, на лаве; на сердце было спокойно, потому что Василь рядом, и вместе с тем я радовался, что вернулся к месту боя, значит, не воспользовался ролью сопровождающего.
Утром сбегал за Сальниковым. Федя Сальников, наш врач, посмотрел рану, сказал, что перевязка правильная; в большом пальце фаланга перебита, нужно время, чтобы срослось. Руку перебинтовали и наложили шинку. Пуля попала в тот момент, когда Василь начал стрелять, пробила руку и наткнулась на автомат, на замке осталась вмятина. Так что повезло Василию.
Шесть суток продолжались бои с гарнизоном и на подступах к Чашникам. Наши отряды блокировали подходы к поселку, на дорогах и в деревнях вокруг Чашников шли непрерывные бои. За это время немцы стянули к гарнизону крупные силы, у нас кончались боеприпасы, стало ясно, что бригада находится под угрозой окружения.
Партизаны не имели возможности вести позиционную войну с укрепленными гарнизонами. Со времен Дениса Давыдова типичная тактика партизанской войны — внезапный удар из засады по движущимся силам и транспортам противника. Этот метод дал блестящие результаты и в последнюю войну. На дорогах вокруг гарнизонов постоянно действовали засады партизан. Заготовки хлеба, скота, продуктов, которые проводили немцы для своей армии и накапливали в гарнизонах для отправки на железную дорогу, не попадали по адресу, их забирали по дороге партизаны, которые заранее знали от своих легализованных разведчиков, когда, с чем и каким маршрутом пойдет немецкий транспорт.
Смысл существования гарнизона — держать территорию и грабить. А получалось, что гарнизон нужно охранять дополнительными силами. Вместо помощника он становился помехой, оттягивая силы с фронта, и немцы сами убирали его. Такой тактикой, не принимая крупного боя, партизаны вынуждали оккупантов оставлять завоеванные территории. Так было в Ушачах, таким методом позднее был освобожден и Чашницкий район.
Длительность осады Чашников в январе 1943 года была вызвана особой ситуацией, но об этом я узнал лишь недавно, читая книгу Ф.Шлыка и П. Шопы «Во имя Родины», посвященную деятельности нашей бригады. Оказалось, рейд на Чашники был предпринят по заданию Витебского подпольного обкома партии с целью оттянуть на себя силы противника, так как в это время немцы проводили крупную карательную экспедицию в нашем районе и несколько соседних бригад оказались в тяжелом положении. Почти неделю бригада вела круглосуточные бои, отвлекая на себя противника. «Немцы начали подтягивать к Чашникам крупные силы с танками, артиллерией. Дубровский сообщил в обком партии, что район наводнен карателями, что бригада ведет тяжелые бои. Вскоре пришел ответ: «Бригада задачу свою выполнила. Объявляю благодарность всему личному составу. Разрешаю следовать на свою базу. Секретарь обкома Стулов» {33} .
33
Шлык Ф., Шопа П.. Во имя Родины. Минск: Беларусь, 1971. С. 110.
Был
Опять бригада движется, и я сижу в санях Бородавкина. Семен останавливает коня у хаты, где собралась группа партизан. Двор принадлежит хозяину, ушедшему служить в лепельскую полицию, у него конфисковывают овцу и лошадь с санями. Сани на полозьях, с двумя перекладинами, соединенными широкой доской, на эту доску стараются привязать овцу, лежит она мохнатой копной. Небольшая серая лошадка похожа очень на зайца, для теплоты она отрастила на зиму длинную шерсть и мохнатую гриву. Бурко Митя подзывает меня и подает вожжи:
— Держи, Николай. Хотел коня иметь — конь твой. А овцу довезешь до короленковского отряда, им на продовольствие сдашь.
Усаживаюсь перед овцой на доску, сидеть очень неудобно, можно уместиться только на коленях, беру веревочные вожжи, даю поноску Тассу и еду. Так мне приходится ехать до вечера. А вечером, когда солнце, разлив алый закат, зашло за горизонт, привез овцу в хозвзвод третьего отряда. Сам я теперь очутился свободным, с конем Зайчиком и псом Тассом.
Отряд Короленко разместился в большой деревне, я вызвался заменить заболевшего партизана в карауле.
Страшно ночью стоять в карауле. Ходишь по пустой, спящей деревне, снег ночью светлый, а небо от низко нависших туч темное, как в грозу, горизонт скрывается во тьме, и оттуда идет неизвестность, страх ожидания, — вот, кажется, промелькнут темные тени, ударят в спину, и ты не успеешь ни крикнуть, ни выстрелить; приходят на память Чапаев, его последняя ночь, наши операции, когда приходилось снимать часовых. Надо все время ходить. Ты один не спишь в огромной, белой, с темной дорогой деревне и, когда идешь из края в край, много должен пройти таких мест, где может ожидать тебя темная тень врага. Главное — успеть подать сигнал. Должны они ответную операцию сделать; говорят крестьяне, что похвалялись немцы не выпустить Дубровского живым.
Начинает светать, повеял холодный ветер, стали потрескивать лужицы хрупкими льдинками, и наконец пришла смена. Но отдыхать некогда, мы уже на марше, бригада торопится уйти из района, так как много подошло сюда подкреплений. Отряд Мити Короленко, с которым я двигаюсь, идет головным.
Мечта моего детства — иметь настоящего коня, осуществилась. У меня есть конь, серая маленькая кобылка. Я назвал ее Зайчиком, она мохнатая, и цвет подходящий под серого зайчика. Конечно, Зайчик — это не жеребец Дубровского, но зато с длинной шерстью и может в снегу ночевать, будет партизан настоящий. Правда, санки состоят из полозьев и одной доски, но иногда я даже кого-нибудь подвожу, кому тяжело идти, чаще всего Марусю Плиговку из третьего отряда. Вот и сейчас она сидит за моей спиной на коленках, подмостив мешок с сеном. Кобылка весело перебирает мохнатыми ногами, быстро уходит под доску дорога со следами полозьев и копыт. Маруся одной из первых, уже осенью сорок второго года вошла в отряд Дубровского, в то время отряд насчитывал всего около десяти человек. Позднее она оказалась в группе партизан, посланных за линию фронта для налаживания связи с Большой землей. Вернулась она одна, потрясенная всем пережитым, на ее глазах погибли сестра и товарищи. Вот тогда я и увидел ее в первый раз и с тех пор очень жалел.
Стемнело, за день ветер переменился на западный, стало теплее и пошел снег, поземка быстро наносит сугробы в колее, мы подъезжаем к большой деревне. Оставляю Зайчика у стога сена и подхожу к стоящим за хатой партизанам, укрывшимся от ветра в затылок. Только прикурил, бежит связной:
— Скорей, Короленко требует в отряд!
Все бегут, и Маруся тоже. Ко мне этот приказ не относится, так как я из разведки, но мне неудобно оставаться, и я бегу со всеми.
На краю деревни собирается отряд, Митя строит, я тоже становлюсь в шеренгу. Мы стоим на краю ложбины с пологими склонами, на противоположном возвышенном краю ее раскинулась по бугру еще одна деревня, через нее должна пройти бригада. Тихо, хрипловатым своим голосом Короленко дает задание: