Судьба ведет
Шрифт:
– Кто там?
– Дуся, - только успел произнести Альгис, как хозяйка его перебила.
– Что вы все ходите? Нету у меня ничего, нету, не гоню я давно! А они все ходят и ходят, алкаши проклятые. Не открою, уходи!
– Дуся, это я - Альгис!
– Кто?
– Альгис. Помнишь меня?
За дверью послышался глухой вскрик: "Ох!" - и что-то навалилось на дверь.
– Дуся, Дуся, что с тобой?
– забеспокоился Альгис, испугавшись, что она упала в обморок. Но уже послышался звук открываемых замков и бормотание хозяйки. Дверь открылась, и на пороге, вытаращив глаза
– Боженька милостивый, боженька милостивый, неужто живой, а говорили - тебя убили...
Но, увидев Альгиса, она раскинула руки и устремилась к нему.
– Альгис! Мальчик мой! Живой!
Он обнял ее.
– Живой, живой. Кто же это меня похоронил?
Дуся продолжая причитать и обнимать Альгиса, повела его к себе в квартиру. Усадив его в комнате на диване, она села рядом и, поглаживая по колену, стала разглядывать.
– Живой, здоровый, а красивый-то какой! Где ж ты пропадал столько времени? Как нашел-то меня? Голодный, небось? Щас я тебя оладышками накормлю со сметанкой, как ты любил. Как знала - напекла!
И она захлопотала у стола: убрала какие-то газеты, встряхнула скатерть и заторопилась на кухню.
– Дусь, да я на кухне могу!
– крикнул ей вдогонку Альгис, но она уже бежала назад с миской пышных маслянистых оладий в одной руке и вазочкой со сметаной в другой.
– Чего на кухне. Сроду вы на кухне не едали, да и тесно у меня там, не повернуться. А ты садись к столу-то. Ой, тебе же руки надо помыть с дороги. Ну, пойдем на кухню.
На кухне Дуся, пока Альгис умывался, стояла сбоку с полотенцем на плече и поглаживала его по спине, как будто в очередной раз убеждаясь, что он не привидение, а реальный, живой. Усадив Альгиса за стол, она достала из старенького серванта графинчик с темно-красной жидкостью и две стопки и поставила на стол.
– Выпьешь со мной за встречу?
– Выпью. А говорила, что уже не гонишь?
Дуся усмехнулась, ничуть не смутившись.
– Самогон не гоню. Когда пенсии не хватало, гнала, продавала потихоньку. А вот уж третий год работаю... в магазине... уборщицей. Так гнать перестала. А это не самогон, это вино свойское. У нас у заведующей свой дом и свой виноград. Они его не знали, куда девать. Вот я и подсказала, как вино ставить. А им некогда, да и пачкаться не хочется. Так она мне осенью виноград привезет и сахару, сколько надо, я и ставлю. А потом она готовенькое забирает, ну и мне оставляет, не скупится. Попробуй-ка, у меня вино хорошее: пьется, как сок, а голову веселит, - приговаривала Дуся, подливая Альгису вино.
А он кушал оладьи, каких не едал двадцать пять лет, пил вино и молчал.
"Начинать сразу с расспросов о Марго, Дуся обидится, скажет, только за тем и пришел, и будет права. Надо как-то исподволь подвести ее к разговору о Марго", - думал он.
А Дуся, выпив с ним пару стопочек вина, раскраснелась, прослезилась.
– Вот ведь. Как пропал тогда, и ни слуху, ни духу. Ушел, даже вещи свои не забрал. Где же ты был-то?
– Да так, везде помаленьку...
– Ну, чего ты жмешься, мне-то
Альгис рассмеялся.
– Нет, Дусь, ты - не могила, ты - мавзолей. Вон, как сохранилась!
Дуся поддержала его своим раскатистым заразительным смехом, каким могут смеяться лишь деревенские уроженки, вскормленные теплым парным молоком и чистым деревенским воздухом.
– Ох! Уморил! Мавзолей!..
Но, когда она успокоилась, то с грустью посмотрела на Альгиса и со вздохом сказала:
– Значит, потеряла веру Дуся. А раньше все мне доверял, - и обидчиво поджала губы.
– Да нет, Дусь. Я ничего от тебя не скрываю. Просто не все вспоминать хочется.
– А ты расскажи, что хочется. Семья-то у тебя есть?
– Нет.
– Что так бобылем и живешь?
– ахнула Дуся.
– Ну почему же, была жена, да разошлись наши пути-дороги.
– А детки?
– Своих нет. Но мне ее дети, как родные.
– Далеко они?
– Кто?
– Ну, детки эти. Да что я все из тебя вытягиваю! И о них вспоминать неохота?
Альгис усмехнулся.
– Это уже не детки, а два здоровых лба, по семнадцать лет им, школу в этом году закончили, поступили в институт.
– Они что - близнецы?
– Да, близнецы. Хорошие, умные ребята. Жили с матерью в Твери, а в институт поступили у меня в Питере. Пока в общежитии будут жить, меня не хотят стеснять, а там посмотрим.
– Куда посмотрим?
– Может, квартирку им куплю.
– Ба! Да ты никак богатый?!
– По чьим меркам судить: для кого богатый, а для кого и нищий.
– Ну, нищие квартиры не покупают...
– Есть такие нищие, что и квартиры, и машины, и дачи покупают.
– Слыхала, слыхала, по телевизору показывали... Ну, ладно...
– Дуся, как-то замялась.
– Ты мне вот что скажи. Я тут лет десять назад Светку встретила, - Альгис напрягся, - как раз перед ее отъездом...
– Куда?
– Да она замуж за еврея вышла и в Израиль уехала.
"Эх, все от меня сбежали: один - в могилу, другая - в Израиль..." - крякнул с сожалением Альгис.
Дуся это заметила.
– Ты что? Встретиться с ней хотел?
– Да уж, хотел... должок один вернуть...
Дуся подозрительно на него посмотрела, но расспрашивать не стала.
– Я вот к чему веду, - продолжила она.
– Светка мне сказала, что тебя еще в восемьдесят первом в Афганистане убили. Откуда она такое могла взять?
– Был я там, но, как видишь, живой.
– Так тебя, что тогда, ранили? или в плен попал?
– В восемьдесят первом на мне еще не было ни одной царапины, все пули мимо меня летели, и в плен я не попадал, сам в плен брал.
– С чего же она взяла?
– Да видно, похоронить спешила...
Дуся опять подозрительно на него посмотрела, но опять промолчала.
– А что, письма оттуда, из Афганистана, писать нельзя было?
– Почему?
– Это я спрашиваю: почему?
– строго посмотрела она на Альгиса.
– Ладно, мне, чужой тетке, не писал, но девку-то свою чего мучил? Коль разлюбил, так и написал бы ей. Ты раньше парень честный был, что - война тебя испортила?