Судьба. Книга 1
Шрифт:
— Спасибо тебе, родная сестрица! Спасибо!.. Ста лет жить буду — не забыть мне твоей доброты. Только как же ты, а? Отвечать тебе за меня не придётся?..
— Пусть придётся! — Огульнязик решительно тряхнула головой. — Я на себе испытала, что значит с нелюбимым жить. У меня сейчас такая злоба на всех этих старых вонючих козлов, которые берут нас, не спрашивая согласия, что я на всё готова! Всё, что в моих силах, сделаю для вас, а там пусть хоть камнями меня побьют!.. Да и не будет мне ничего, всех проведу…
— Ну, тогда скажи скорее, как бежать отсюда…
Огульнязик
— Бежать легко… От ишана в любое время дня и ночи люди выходят — никто ими не интересуется. И вас не спросят, куда вы идёте. Могут только обратить внимание, что мужчина и женщина пошли. Это, пожалуй, заметно будет… Я вот одежду мужскую тебе найду! И Берды — тоже, чтоб не узнали его. Двое мужчин — это никому не любопытно… Погоди-ка…
Она убежала и вскоре вернулась с ворохом мужской одежды.
— Держи!.. Пусть ишан тоже вам в побеге помощь окажет!..
Узук быстро надела сапоги и красный халат, подпоясалась шерстяным кушаком, свернула косы и спрятала их под большой белый тельпек.
— Ну, как, сестрица, похожа я на йигита? — улыбнулась она.
— Ещё как! Смотри, чтобы какая девушка не влюбилась… Иди, сестра, счастливого пути тебе! Пусть аллах бережёт тебя и твои заветные дороги, много радостей и удач тебе, сестрица!
Распрощавшись с Огульнязик и немного поплакав у неё на плече, Узук прибежала к заждавшемуся Берды и в нескольких словах объяснила всё.
— Я готов!
Узук стояла молча и из её глаз, как бусинки с оборвавшейся нитки, одна за другой катились частые крупные слёзы. Но не они заставили вздрогнуть юношу. На лице девушки было написано такое отчаянье, такая смертельная тоска, что Берды похолодел от недоброго предчувствия. Он крепко обнял её за плечи, несколько раз поцеловал в лоб, содрогаясь от сознания собственного бессилия.
— Что с тобой, Узук-джан… что случилось, скажи…
— Ой, пропала я… Сгорела я!.. — прошептала Узук, выскальзывая из его рук. Растерянный Берды опустился рядом.
— Не терзай, Узук-джан, скажи, что случилось?
— Прости меня… — Девушка крепко прижала ладони к лицу и провела ими так, будто не слёзы, а кожу стереть хотела. — Виновата я перед тобой, Берды…
— Говори, Узук-джан, говори… Ни в чём ты не виновата и никогда не будешь виноватой…
— Нет, Берды-джан, случилось непоправимое… Помнишь тогда в песках, я подарила тебе букет цветов? Мы и сами были как цветы… Ты остался прежним, а за меня грязные руки хватались, испоганили меня… Ищи себе чистую подругу, Берды, я недостойна тебя, недостойна!.. Не мне искать теперь высокую любовь — только на подстилку в чужом доме годна я.
Берды вспыхнул, как пламя. Ни разу за всё время юноша не подумал, что его Узук могла принадлежать другому. Нет, нет! Не может быть.
Берды страшно скрипнул зубами и привлёк к себе безвольное тело Узук. Где-то совсем рядом, на его груди, судорожными, крупными толчками билось её сердце. Ждущее, измученное, согласное с неизбежным, прощающее сердце. Совсем рядом. Как пойманный зверёк. Но тот старается вырваться и убежать, а сердце бежать не хотело. Незачем и некуда ему было бежать. Единственное сердце, для которого оно могло биться, быть рядом…
— Узук-джан, зачем ты к старым ранам добавляешь новые? — хрипло и незнакомо проговорил Берды, не отпуская девушку. — Разве мало той боли, что уже есть? Мало ран, что проклятый Бекмурад нанёс?.. Молчи!.. Не надо говорить… Вот я кладу голову на твою грудь и клянусь честью, что мой нож настигнет, Бекмурада и его подлого брата, куда бы они ни спрятались. Нет им защиты, нет убежища!.. А ты не виновата, Узук-джан. И перед людьми, и передо мной, и перед своей совестью. И никогда не считай себя виноватой… Разве цветок повинен в том, что на него наступил верблюд? Разве лань виновна, что охотник пустил в неё стрелу? Дикое насилие свершили над тобой подлые люди, пользуясь твоей беззащитностью. Ты говоришь, испоганили тебя? Нет, Узук-джан, чистую душу, чистую совесть не запятнают грязные руки. Река не осквернится, если из неё лакала собака!.. У нас с тобой разные тела, но душа одна. Никогда я не откажусь от тебя и ие обвиню тебя в позоре. Позор на чёрных сердцах насильников — и я вырву эти сердца, клянусь тебе, Узук-джан!..
— Идём! — решительно сказала Узук, вытирая слёзы.
— Куда это вы собрались? — ехидно спросили в дверях: там стояла Энекути и ожесточённо скребла вшивую голову. — Что, молодуха, парнем стать захотелось? Где это ты мужскую одежду достала? А-а, узнаю халат… Понятно, кого ты ограбила! А от меня одними побрякушками решила отделаться? Вот где твоя благодарность. И не думай, что сумеешь убежать! За тобой Бекмурад-бай на фаэтоне приехал. С женой приехал — почёт тебе оказывает, завтра заберут тебя, а ты уже успела йигита себе подыскать. Ловка ты, ничего не скажешь, да только ловкость твоя не удалась на этот раз.
Берды весь напрягся, готовый кинуться на эту черномазую стерву и задавить её во мгновение ока. Энекути и не подозревала, как близко стояла она рядом с собственной смертью. Спасла её жадность. Умоляюще протянув руки, Узук сказала:
— Быть мне жертвой за тебя, Энекути-эдже! Ты же служишь аллаху и должна помогать любому доброму делу. Этот парень — мой жених, ты это хорошо знаешь. Ты всё знаешь, Энекути-эдже! И я знаю твоё золотое сердце…
— Дай мне шесть штук из тех золотых монет, что вплетены в твои косы, — неожиданно потребовала Энекути, перестав чесаться. — Я их для своей дочери в приданое сберегу.
Узук заторопилась.
— Ах, Энекути-эдже, не шесть, десять монет я тебе отдам. И аллах вознаградит тебя…
— Воистину аллах велит быть справедливым от добрым к ближним… — Вертясь около своего пира, Энекути запомнила некоторые изречения из корана, которые он любил повторять. — Я сохраню эти монетки, сохраню… А ты, доченька, бежать хочешь?.. Пусть будет благополучным твой путь. Хорошего парня ты себе подыскала. Ай, какой хороший парень. Сотни Черкезов один такой стоит. Будь я помоложе