Судьба. Книга 2

Дерьяев Хидыр

— Алейкум салам! — ответил заждавшийся Габак-ших. — Здорова ли вы, уважаемая Узукджемал?

— А где святая мать?

— Святая мать вышла, скоро будет… Да вы проходите, садитесь!

Узук присела на корточки у порога.

— Ваш сон истолковали, — сказал Габак-ших. — Поздравляю вас — очень хороший сон, много радостей сулит. Если в душе вашей молитва и рвение, аллах может явить вам чудо…

— Чудо?

— Да-да, чудо, не сомневайтесь.

— Какое чудо?

— Я этого не знаю. Может, знамение пошлёт. Может быть, голос. Разные чудеса

есть у аллаха, да будет над ним молитва и милость пророка.

«Как это над аллахом может быть милость пророка? — подумала Узук. — Неужели пророк выше бога?» Но постеснялась спросить Габак-шиха, а тот продолжал:

— Задумайте самое заветное ваше желание. Три раза с этим желанием обойдите святое место. Трижды пройдите под святым деревом. Присядьте на могилку и трижды громко крикните: «О аллах, дашь ли исполнение моему желанию?» Ангелы услышат ваш голос, и аллах пошлёт вам знамение. Потом вы вернётесь и расскажете мне, что с вами произошло, и я растолкую вам смысл знамения. Только держите в сердце своём, помимо желания, молитву и ревность, иначе знамение может, быть дурным.

Хотя страдания, выпавшие на долю молодой женщины, давно притупили чувство веры в божественное провидение и в чудеса, при последних словах шиха Узук побледнела.

— Вах, ишан-ага, я боюсь!.. — Лучше я подожду святую мать и пойду вместе с ней.

— Святая мать не скоро придёт.

— А вы не проводите меня, ишан-ага?..

— Если вы пойдёте не одна, ничего не выйдет. Да вы не бойтесь! Разве можно бояться святого места? Это самое благочестивое место в мире. А я буду сидеть и молиться за вас! Идите!

Трепещущая Узук пошла. Она сделала всё, как велел Габак-ших: три раза обошла мазар, трижды постояла под гребенчуком, села на могилку и несмело три раза крикнула:

— О аллах, сбудется ли моё желание?

— Дам! — отозвалось слабо, замученно и глухо — Дам!

Схватившись за ворот платья и чувствуя в горле судорожные толчки сердца, Узук вскочила.

— О мой чудотворный бог, я слышала твой голос! — прошептала она, озираясь по сторонам. — Я слышала голос… голос… голос!..

И забыв остальные наставления Габак-шиха, она побежала прочь, как зачарованная, повторяя:

— Голос!.. Голос!.. Голос аллаха!..

Она промчалась мимо двери кельи, из которой в этот момент выглянул нетерпеливо поджидавший её Габак-ших. Странное поведение Узук испугало его, он спрятался в дом и снова осторожно выглянул, не понимая, что могло так напугать молодую женщину. Увидев, что за Узук никто не гонится, он торопливо выскочил наружу и хриплым от волнения голосом проверещал:

— Узукджемал, остановитесь!..

Но Узук была уже далеко и не слышала призыва шиха. А если бы и услышала, всё равно не остановилась бы: она находилась во власти странного экстаза, который словно ветер пушинку, нёс её неизвестно куда.

Габак-ших досадливо покряхтел, поглаживая себя по груди, проводил взглядом так неожиданно ускользнувшую из его рук жертву и, тяжело шаркая по земле задниками калош, поплёлся в келью. Там он повздыхал

некоторое время, сетуя на неудачу, потом вспомнил о сидящей в колодце жене и пошёл её вытаскивать,

Энекути показалась из колодца, как пленный джин из горлышка волшебного сосуда. Это был до омерзения скверный джин: потный, хрипло дышащий, весь перемазанный в грязи. Он повёл вытаращенными глазами, сипло прошипел: «Ну, как?..» и, спотыкаясь, поковылял к дому.

Напившись воды, Энекути отдышалась, прокашлялась и снова повторила свой вопрос.

— Убежала! — махнул рукой Габак-ших. — Как камень из праши унеслась. Кричал ей, чтобы остановилась, не послушалась.

— А вознаграждение?!

— Нет вознаграждения. Я только и видел, что пыль, которую она подняла.

— Неужто мы её так напугали?

— Не знаю.

— Может быть, она голос мой узнала?

— Не знаю.

_ Может, она за приношением побежала?

— Не знаю.

— Или может быть…

— Ничего я не знаю! — рассердился Габак-ших. — Может быть! Может быть!.. Всё может быть! И не стой ты в таком виде, словно из могилы вылезла! Пока люди не пришли, одежду от грязи отряхни, вымой лицо, руки!..

Узук бежала по тропинке, петляющей среди кустарника, вдруг услышала, кто-то окликает её по имени. Оклик подействовал на неё, как удар плети на горячую лошадь: она задрожала и припустилась быстрее. Волнение уступило место страху, все помыслы сосредоточились на том, как бы побыстрее выбраться из кустарника на открытое место.

А голос сзади продолжал звать. Мало того, он становился громче, он приближался! Кто-то бежал вслед за Узук, кто-то пытался её догнать! Подобрав платье, Узук летела птицей, но тяжёлый топот преследователя раздавался всё яснее и ближе.

Холодный ужас овладел молодой женщиной, мутя сознание, отнимая силы. Она задыхалась, ноги отказывались ей повиноваться — и не было сил закричать, позвать на помощь. А тот, сзади, уже догнал, тяжело дыша, крепко схватил за плечи. Цепенея, Узук обернулась, готовая лишиться сознания от страха, и… мягко, безвольно сникла в сильных объятиях Берды.

— Моя Узук… моя милая Узук… — задыхаясь, шептал Берды, крепко прижимая к груди молодую женщину. — Ты бежишь от меня, будто я твой враг, не хочешь глянуть мне в лицо… А я в тюрьме только и жил мыслями о тебе… Я пришёл увидеть тебя, спросить, как ты живёшь, и уйти… Посмотри на меня, мой джейран, моя козочка… покажи мне своё лицо, скажи хоть два слова…

Оцепенение постепенно отпускало Узук. Не злой дух и не посланец аллаха гнался за ней по колючим зарослям. Живой человек прижимал её к своей груди, живое человеческое сердце крупными толчками билось у её лица и где-то вверху звучал человеческий голос, приобретая давно забытые интонации Берды. Она подняла голову, напряжённо вглядываясь в незнакомые и в то же время такие до боли знакомые черты. Два бездонной глубины чёрных озера замерцали перед Берды кристальной влагой и он ринулся в них, захлебнувшись острой болью, горькой нежностью к этой женщине.