Судьба. Книга 2
Шрифт:
Джигит соскочил с копя, присел на краю склона, повёл вниз стволом винтовки.
— А ну вылезай! Стрелять буду!
Но стрелять ему не пришлось. Подошедший сзади Берды с силой ударил его каблуком в спину. Джигит глухо хакнул, выронив винтовку, рухнул вниз. От удара он потерял сознание, поэтому Берды и Дурды без особых хлопот связали ему руки и ноги изложили рядом с товарищем.
— Так! — удовлетворённо сказал Берды, возбуждённый борьбой и успехом. — Мы, братишка, сделали с тобой всё так легко, словно волосинку из масла вытащили. Дай бог с русским так же справиться.
— Давай застрелим! —
— Надо быть справедливым, — возразил Берды. — Они нас не убивать пришли — мы их тоже убивать не станем. Ты забирай пятизарядки и патронташи и стереги лошадей, чтобы не убежали. Мы с Аллаком сейчас здесь будем.
Недаром говорят, что смелому сам бог помогает. Казак, сгорбившись, сидел в седле и дымил цыгаркой: отсутствие спутников его не беспокоило. В двух шагах от него переминался с ноги на ногу Аллак. Казак изредка взглядывал на него, но ничего не говорил, только цыркал на землю слюной сквозь прокуренные зубы. Побаливала голова от вчерашней выпивки и от здоровой оплеухи, которой угостил его собака вахмистр, придравшись к оторванной пуговице. Казаку было в высшей мере на всё наплевать, хотелось поскорее разделаться с этим не вовремя подвернувшимся делом да выпить добрую чарку водки, которую он предусмотрительно припрятал от вчерашней попойки. Только бы приятели не нашли да не выдули! Где это запропастились помощнички гололобые?
Он начал нашаривать носком сапога стремя, придерживая лежащий поперёк седла карабин. В этот момент кто-то с силой дёрнул его за ногу. Он потерял равновесие, грузно, как чувал с зерном, шмякнулся на землю. На него, хватая за горло, навалился тог самый верзила, что стоял рядом.
Однако казак не собирался сдаваться. Крякнув, он вывернулся из-под противника, оседлал его. Плотоядно оскалив зубы, махнул пудовым кулачищем.
Дорого обошлась бы Аллаку его поспешность, будь Берды менее проворным. Удар по голове прикладом карабина свалил лихого казака. Берды помог подняться Аллаку.
Через несколько минут трое друзей, опоясавшись патронташами своих побеждённых врагов, направили коней в сторону Каракумов. Три лёгких облачка пыли поднялись и растаяли вдали. Всё произошло настолько быстро, что многие из землекопов даже не видели ничего. А те, кто оказался невольным свидетелем происшедшего, сделали вид, что ничего не заметили. Поднялся ветер и припорошил чёткие отпечатки конских копыт. Как будто ничего и не случилось, только очнувшийся казак с удивлением щупал голову и поминал бога, крест, веру.
До работавших дайхан долго доносились его энергичные выражения, но дайхане помалкивали, хотя казак недвусмысленно задевал их родню и всех туркмен вместе взятых. Дайхане торопились выполнить свои дневные задания — это было куда важнее, нежели прислушиваться к ругани русского.
В голове темно — весь мар мрачен
— Режь барана! — весело сказал Клычли, входя в дом Сергея. — Чай кипяти, чурек доставай!
— Это по какому такому случаю? — полюбопытствовал Сергей.
— Целая толпа паломников к тебе идёт.
— Кто такие?
— Не знаю. Один яшули как будто дядя
— Пусть идут, — сказал Сергеи, — это неплохо.
Один за другим дайхане заходили в комнату. Пока они здоровались и рассаживались — кто неловко на стульях и сундуке, большинство — на полу, вдоль стен. Худайберды-ага на нравах знакомого представлял Сергея:
— Это — Сергей, очень хороший парень. Знает, что такое добро и что такое зло. Его отец всю жизнь десятником на плотине здешней работал. Не зря жизнь прожил — хорошего сына оставил.
Дайхане вежливо подтверждали:
— Да, да, мы слышали хорошее о Сергее.
— Пусть будут успешными его дела.
— Пусть счастье не обходит его порог.
— Мы сменили сегодня свою стоянку, — пояснил Сергею Худайберды-ага. — Вашими соседями стали, прямо напротив вас свои землянки выкопали. Сырые землянки. Огонь зажгли, чтобы просушить, — дым пошёл, дышать нечем. Решили к тебе в гости наведаться. Не сердись, что всей артелью пришли.
— Зачем сердиться! — сказал Сергей. — Очень хорошо, что пришли. Всегда заходите, дверь открыта.
— Будем заходить, — пообещал Худайберды-ага и достал из-за подкладки старенького тельпека письмо. Вот письмо пришло. По-русски написано, а говорят, что мне пришло. Наверно Меле, сын, пишет.
— Он умеет писать по-русски? — изумился Сергей.
— Не умеет, — вздохнул Худайберды-ага. — Совсем никак не умеет. Думаю, товарищ русский писал. На, сынок, читай!.. Плохо без Меле, трудно. И Бекмурад-бай обманул, — он ведь на семь дней раньше шайтана родился, кого хочешь обманет. Должен был тысячу, двести рублей отдать — долго не отдавал. Теперь отдаёт, а пшеница вдвое прежнего подорожала. Давай, говорю, пшеницей по старой цене. Говорит: пшеницу не должен, бери деньги, а то совсем ничего не получишь. Эх-хе!.. Ну, что там сын пишет?
— Пишет, чтобы за него не беспокоились, — сказал Сергей, про себя дочитывая письмо. — Работает он с хорошими русскими товарищами на железной дороге в Самаре, есть-пить хватает.
— Меле не бездельник! — Худайберды-ага с гордостью погладил свою коротенькую редкую бородку. — Сам сыт будет, отца-мать накормит!.. Что ещё пишет?
— Ещё поздравляет тебя.
— С чем поздравляет?
— С тем, что царя скинули с престола. Это очень большая радость.
Даихане негромко заговорили между собой: поздравление сына Худайберды-ага их удивило. Один из них выразил вслух общую мысль:
— Не знаю, может, не так скажу, но раньше мы считали, что поздравлять можно с рождением сына. Или когда родич из вражьего плена вернулся. Или когда жеребец твой на скачках других коней обошёл. Зачем поздравлять, что царя с трона прогнали?
Худайберды-ага понял, что сельчане не одобряют сообщение Меле. Он и сам рассердился на сына за такое глупое поздравление, поставившее его в неловкое положение перед земляками. Однако, пытаясь смягчить впечатление, сказал:
— Ай, что говорить, от белого царя мы ничего плохого не видели, но нет вечного на земле. Искандер был властелином всего мира — умер. Могущество Сулеймана распространялось на ветер и на воды, но трон его тоже рассыпался. Нет вечного в этом мире.