Судьбы крутые повороты
Шрифт:
— Помочь ничем не могу, нужных лекарств нет.
На лице фельдшера застыла такая беспомощность, что мне показалось — он вот-вот заплачет вместе с нами.
— Что же нам делать? — еле слышно спросил Мишка.
— Везите сестренку к бабке Подгорбунчихе, говорят, она помогает.
— Да не пустит она нас, ведь уже темно, — борясь со слезами, произнес Мишка.
— Достучитесь и скажите, что я вас послал.
Туго затянув марлевую повязку на ноге Зины, фельдшер легко приподнял ее на руки и сам вынес во двор, где стояла наша тележка. Уложил ее бережно, словно свою дочку.
— Вы знаете, где она живет? — спросил он, когда Мишка
— Знаем, — хором ответили мы и бегом выкатили тележку с больничного двора.
Вряд ли кто в селе не знал бабку Подгорбунчиху. Ее низенькая, приплюснутая к земле избенка являла собой образец беспросветной бедности. Подоконники двух покосившихся окон почти касались земли. В детстве, по неопытности, я думал, что если окна избы с годами все ниже и ниже оседают к земле, то это происходит от тяжести стен: их, мне казалось, засасывает земля и предотвратить этот провал невозможно. Только после войны, уже наглядевшись на останки дряхлых белорусских избушек со сгнившими почти до окон бревнами стен, я понял, что если деревья стареют и гибнут с вершины, то деревянные дома сгнивают с нижних венцов, постепенно, незаметно для глаза превращаясь в мучную рыжеватую труху.
Хоть и темно было на улице, но избенку бабки Подгорбунчихи мы нашли сразу. Рядом с ней не было ни сарайчика, ни дровника, ни уборной. Минут пять Мишка кулаком стучал в расхлябанную, покосившуюся дверь сенок. В ответ никто не подавал никаких признаков жизни. Тогда Мишка подошел к окошку, опустился на колени и из нижнего глазка рамы кулаком вытолкнул набитый сухой травой мешочек. Только тогда мы услышали старческое кряхтенье.
— Бабушка, откройте дверь, нам нужна помощь.
— Кто такие? — донеслось из глубины избушки.
— Мы ваши соседи, бабушка, помогите нам, — с мольбой, сложив рупором ладони, кричал в пустой глазок окна Мишка.
— Ну, иду, иду-у-у-у, — послышался протяжный голос.
Когда распахнулась дверца сенок и из них показалась голова Подгорбунчихи, с опущенными на плечи седыми космами, мы с Мишкой испуганно отшатнулись. В наши дни при съемках телевизионных фильмов со сказочными сюжетами, в которых действующим лицом является ведьма, вряд ли мог найти художник-оформитель более подходящий прототип.
— Спички есть? — спросила бабка.
Мишка в последний год курил уже почти открыто, поэтому всегда имел в кармане спички.
— Есть, бабушка, есть. Зажечь?
— Зажги.
По яркой вспышке, осветившей сенки, я понял, что Мишка прижег сразу несколько спичек. А когда мы объяснили, что привезли сестренку, которую три часа назад укусила змея, бабка властно распорядилась занести ее в избу и положить на кровать.
Теперь, когда Мишка поднял на руки Зину и, осторожно ступая, занес ее в сенки, дорогу в избу освещал ему я, зажигая спичку за спичкой. Шаря старческой рукой где-то на загнетке русской печки, бабка достала черепичный горшочек с топленым жиром, из которого торчал темный фитилек, и поставила его на табуретку рядом с кроватью, застланною ватным одеялом, сшитым из разноцветных лоскутов.
— Зажгите коптюшку.
Я поднес зажженную спичку к фитильку в черепушке, и он медленно заголубел слабым пламенем.
— Где укус? — спросила бабка.
Мишка пальцем показал темную точку спекшейся крови на ноге у Зины. С минуту Подгорбунчиха, склонившись, смотрела на ранку, потом, опираясь на суковатую палку, подошла к столу, выдвинула ящик и вытащила из него длинный нож, которым в крестьянских избах
— Вон отсюда!..
Не в силах подавить истерический смех, мы с Мишкой кинулись в сенки и закрыли за собой дверь. Но и здесь, в абсолютной темноте, мы не сразу задушили в себе идиотский хохот. А когда успокоились и вновь осознали трагизм нашего положения (месяц назад от укуса змеи умер десятиклассник Барышев, высокий красивый парень с кудрявой шевелюрой), то по всхлипам поняли, что теперь уже плачем.
Те несколько минут, которые мы провели в мучительном ожидании, когда нас позовет бабка, показались нам пыткой. А когда дверь с шумом хлестнула о стенку и из избы упал в сени сноп тусклого света, Подгорбунчиха нас позвала.
— Увозите ее. Если есть малиновое варенье, пусть больше пьет с ним чаю. Завтра привозите перед закатом солнца.
Наши настенные ходики показывали уже час, когда мы доставили Зину домой. По тускло освещенному окну поняли, что в избе никто не спит. А когда Мишка на руках с Зиной перешагнул порог, то я увидел: бабушка стоит на коленях в углу перед иконами и, шепча молитвы, просит Господа Бога о помощи.
Мишка положил сестренку на перину маминой постели и прислонился губами к ее залитой слезами щеке. В глазах его я прочитал испуг.
— Что? — спросил я.
— У нее жар.
Я прислонил ладонь ко лбу сестры. Градусника в доме не оказалось, но по тому, как полыхали щеки Зины и как она часто дышала, понял, что температура Зины достигла крайней отметки. А когда она стала метаться по перине и звать маму, мы с Мишкой окончательно растерялись.
— Маму… позовите маму… — пересохшими губами с трудом выговаривала Зина.
Наказав бабушке, чтобы она поставила самовар и напоила Зину чаем с малиновым вареньем, мы с Мишкой побежали за мамой в Коммуну на выпас, куда с мая и до сентября колхоз выгонял скот. Мама в то время работала дояркой.
Ничто нас с Мишкой не испугало: ни темная ночь, ни опасная дорога, на которую выползали змеи из ряма. Стояла пора цветения багульника, удушливый запах которого так не любят гадюки. И мы бежали все пять километров. Боялись перепугать маму, которая в последнее время начала жаловаться на сердце, но не сообщить ей о болезни сестренки было нельзя.
Только теперь, после смерти мамы, я понял, какой она была мужественной женщиной: стойко вынесла погром раскулачивания, когда нас выгнали из родного дома, лишили всего того, что было нажито за многие годы крестьянского труда… А каким ударом по ее сердцу оказался арест отца. И его она вынесла стойко. Заметно отразился на ее здоровье приход почтальона с извещением о гибели на войне ее сына Михаила, павшего, как сообщалось в похоронке, смертью храбрых. А потом… сколько еще «потом» выпало на ее долю такого, что может вынести только сердце русской женщины, счастливой матери и любящей жены.