Судьбы наших детей (сборник)
Шрифт:
— А сами вы читаете по губам, мисс Гомес?
— Я полностью потеряла слух, когда мне было пятнадцать лет.
— Преподаете только по-английски?
— По-английски и по-испански. У нас было много детей мексиканского происхождения.
Самюэлс попросил суд назначить переводчика с испанским языком. Какой-то военный атташе, сидевший в глубине зала, тотчас предложил свои услуги. Присутствовавший здесь же посол удостоверил его личность.
— Будьте добры, сэр, возьмите вот эту книгу и отойдите в дальний конец зала. — Затем Самюэлс обратился к суду: — Если представители обвинения пожелают взглянуть на книгу, они убедятся, что это Библия на испанском языке.
Государственные обвинители такого желания не изъявили.
— Господин
Атташе открыл Библию и начал читать. В мертвой тишине судьи напрягали слух, чтобы расслышать его голос. Но на таком расстоянии в этом огромном зале ничего не было слышно.
Самюэлс. Мисс Гомес, возьмите, пожалуйста, бинокль и повторите суду, что именно читает тот офицер в другом конце зала.
Она взяла бинокль и навела его на атташе, который прекратил чтение и внимательно следил за происходящим.
— Я готова.
Самюэлс. Будьте добры, сэр, читайте дальше.
Атташе начал читать, а мисс Гомес повторяла за ним вслух по-испански, громко, быстро и без всякого труда, какую-то главу из Библии (я-то испанским не владею). Офицер читал еще одну или две минуты.
Самюэлс. Благодарю вас, сэр. И вам большое спасибо, мисс Гомес. Извините меня, сэр, но поскольку известны случаи, когда люди заучивают Библию наизусть, то не найдется ли у вас при себе какого-нибудь текста, написанного от руки, например письма? Ведь его мисс Гомес не могла видеть.
У офицера нашлось при себе письмо.
— Не прочтете ли вы его вслух, сэр? Попрошу вас, мисс Гомес…
Она повторила вслух и это. Затем атташе подошел к судьям, и секретарь суда огласил слова мисс Гомес.
— Это то, что я читал вслух, — повторил атташе.
Самюэлс уступил место представителям обвинения. Те устроили несколько дополнительных проверок, которые вновь подтвердили, что мисс Гомес одинаково хорошо читает по губам и переводит как с испанского, так и с английского.
По указанию Самюэлса остальные чтецы по губам, быстро сменяя друг друга, представали перед судом в качестве свидетелей защиты. Они быстро доказали, что по своим лингвистическим способностям и мастерству не уступают мисс Гомес. Русский специалист из Эмбриджа великодушно предложил перевести на свой ломаный английский любой другой славянский язык, чем вызвал улыбки представителей прессы. Все это выглядело убедительно, однако заинтригованные судьи не понимали цели подобной демонстрации. Раскрасневшийся Самюэлс, довольный и самоуверенный, повернулся лицом к суду.
— Благодаря снисходительности и терпению суда и вопреки усилиям достопочтенных обвинителей мы доказали изумительную точность чтения по губам вообще и полнейшую добросовестность данных специалистов в частности.
Один из судей рассеянно кивнул в знак согласия.
— Таким образом, наша защита будет основана на этой посылке и еще на одной, которую мы до настоящего момента считали необходимым держать в тайне, — фильм, о котором идет речь, не был и, безусловно, не является художественным изложением событий сомнительной достоверности. В каждом эпизоде, в каждом кадре этого фильма играют не искусные профессиональные актеры, а участвуют подлинные исторические лица, заснятые на кинопленку. Каждый фут, каждый дюйм этой ленты представляет собой не результат умелого студийного монтажа, а подборку подлинных кинокадров, документальную кинохронику — если так можно выразиться, — отредактированную и смонтированную в виде связного повествования!
Сквозь шквал изумленных голосов донесся выкрик одного из представителей обвинения:
— Это возмутительно! Ни одна кинохроника…
Самюэлс, не обращая внимания на возражения обвинителей и суматоху, пригласил меня для дачи показаний. Помимо ответов на обычные предварительные вопросы, мне разрешили рассказывать обо всем своими словами. Настроенные поначалу
— Почему мы задумали и провели такую комбинацию? Ни мистер Лавиада, ни я не могли уничтожить изобретение, так как это неизбежно сказалось бы отрицательно на проведении необходимых для человечества исследований. Мы не хотели и не хотим обогащаться сами или способствовать обогащению какого-то узкого круга лиц, тайно используя свое открытие и оберегая его секрет, даже если бы сохранение тайны было возможным. Что касается единственной альтернативы, — тут я обратился непосредственно к судье Бронсону, известному юристу-либералу, — то после второй мировой войны все исследования и практические работы в области атомной энергии находятся якобы под контролем гражданской комиссии, а фактически под покровительством и контролем армии и военно-морского флота. Эти контроль и покровительство, как охотно подтвердит любой компетентный физик, оказались не чем иным, как дымовой завесой, призванной скрывать узколобые реакционные взгляды и концепции, ужасающее невежество и массу просчетов. Ныне наша страна, как и любое другое государство, которое безрассудно доверяется косной военщине, отстала на многие годы в области мирного использования ядерной энергии. Мы были и остаемся твердо убеждены в том, что даже малейший намек на потенциальные возможности и масштабы изобретения мистера Лавиады привел бы в нынешних обстоятельствах к немедленной конфискации патента, каким бы надежным он ни был. Мистер Лавиада никогда не подавал и не подаст патентной заявки. Мы оба считаем, что такое изобретение должно стать достоянием не отдельного лица, не группы или корпорации и даже не одной страны, а всего мира и всего человечества. Мы знаем и горим желанием доказать, что внутренняя и внешняя политика не только Соединенных Штатов Америки, но и многих других стран мира находится под влиянием, а подчас и контролем узких, замкнутых группировок, манипулирующих политическими доктринами и человеческими жизнями в угоду собственным интересам.
В зале суда царила угрюмая тишина, наэлектризованная ненавистью и недоверием.
— Секретные договоры, например, и злобная, лживая пропаганда слишком долго вершат судьбами и разжигают в людях ненависть к себе подобным; слишком долго почтенные жулики скрытно смердят на незаслуженно занимаемых ими высоких постах. Наше изобретение сделает невозможным предательство и ложь. Обязательно сделает — чтобы облик и судьбу мира не опалила смертоносным огнем атомная война. Все наши фильмы были созданы во имя той конечной цели. Поначалу мы искали богатства и известности, но лишь для того, чтобы открыть международной общественности непреложную правду. И мы сделали все возможное. Отныне пусть суд возьмет на себя бремя, которое несли мы. Мы не виновны ни в государственной измене, ни в обмане; единственная наша вина — глубокий и искренний гуманизм. Мистер Лавиада поручил мне сообщить суду и всему миру, что до сих пор не мог передать свое изобретение человечеству и обратить его на благо общества.
Судебная коллегия молча взирала на меня. Иностранные представители ерзали на краешках стульев, ожидая, что суд без долгих слов тут же приговорит нас к расстрелу; военные кипели от гнева, а репортеры наперегонки со временем лихорадочно строчили карандашами. От напряжения у меня пересохло в горле. Речь, которую мы с Самюэлсом накануне отрепетировали, была горькой и неудобоваримой пилюлей. Что же дальше?
Самюэлс плавно поднялся из-за стола.
— С позволения суда мистер Левко сделал несколько поразительных заявлений. Поразительных, но, безусловно, искренних и, несомненно, либо доказуемых, либо недоказуемых. Так представим же доказательства!