Судьбы наших детей (сборник)
Шрифт:
Он направился к двери комнаты, отведенной нам для консультаций. Пока сотни глаз неотступно следили за ним, я потихоньку отошел от свидетельского места и стал ждать. Самюэлс вкатил в зал «радиолу», Майк тотчас поднялся. Казалось, воздух в зале сгустился от шепота, сквозившего разочарованием. Самюэлс подкатил аппарат прямо к столу судебной коллегии.
Телевизионщики нацелили длиннорылые камеры, Самюэлс невозмутимо повернулся к судьям.
— Мистер Лавиада и мистер Левко продемонстрируют вам… Я полагаю, со стороны обвинения возражений не будет? — Он явно вызывал
Один из обвинителей был уже на ногах. Он неуверенно раскрыл рот, но передумал и опустился на стул. Головы тут же склонились одна к другой — обвинение совещалось. Самюэлс одним глазом следил за судьями, другим — за аудиторией.
— С позволения суда нужно свободное пространство. Если судебный пристав поможет… Благодарю вас, сэр.
Длинные столы были с резким скрипом отодвинуты в сторону. Все глаза впились в Самюэлса. Две долгие секунды он стоял молча, затем повернулся и пошел к своему столу.
— Мистер Левко! — Он отвесил мне официальный поклон и сел.
Теперь весь зал сверлил глазами меня и Майка; тот подошел к аппарату и молча ждал. Я откашлялся и обернулся лицом к судебной коллегии, словно не замечая установленных на свидетельском месте микрофонов.
— Судья Бронсон.
Он внимательно посмотрел сначала на меня, потом на Майка.
— Да, мистер Левко?
— Ваши справедливость и непредвзятость общеизвестны.
Уголки его рта опустились, он нахмурился.
— Не согласитесь ли вы помочь нам доказать, что всякие обманы и трюки тут исключены?
Бронсон обдумал мою просьбу и медленно кивнул в знак согласия. Обвинители заявили протест, который был отклонен.
— Назовите, пожалуйста, поточнее какое-нибудь место, где вы находились в какое-то определенное время. Любое место, где, как вы совершенно уверены и можете под присягой подтвердить, не было ни скрытых кинокамер, ни наблюдений.
Судья задумался. Шли секунды, минуты, напряжение звенело струной, я затаил дыхание. Наконец он произнес:
— Тысяча девятьсот восемнадцатый год, одиннадцатое ноября.
Майк пошептал мне на ухо. Я спросил:
— Не укажете ли время суток более определенно?
Судья Бронсон взглянул на Майка.
— Ровно одиннадцать утра. Час, когда было подписано перемирие. — Он умолк, затем продолжил: — Ниагарский водопад. Ниагарский водопад, штат Нью-Йорк.
В тишине защелкали рычажки аппарата, опять послышался шепот Майка. Я сказал:
— Надо выключить свет.
Судебный пристав встал.
— Смотрите, пожалуйста, на стену, левее, вон туда. Мне кажется, если судья Кассел немного отодвинет назад кресло… Мы готовы.
Бронсон посмотрел на меня и перевел взгляд на левую стену зала:
— Я тоже.
Верхний свет погас, до меня долетело ворчание телеоператоров. Я тронул Майка за плечо.
— Выдай им, Майк!
Все мы в душе актеры, и Майк не исключение. Внезапно из ниоткуда вниз в бездну хлынул отливающий ледяным блеском сокрушительный поток. Ниагарский водопад. По-моему, я уже упоминал, что никак не могу побороть в себе боязнь высоты. Это вообще мало кому удается.
Бронсон отрывисто бросил:
— Стоп!
Парочка. Молодые люди. Длинная юбка, высокий, наглухо застегнутый воротник мундира, длиннополая шинель. Двое стоят обнявшись. Зашуршал рукав Майка — фигуры ожили. Девушка плачет, солдат улыбается. Девушка отвернулась, юноша притянул ее к себе почти насильно. Другая молодая парочка бросается к ним, и все кружатся в стремительном танце.
Резкий голос Бронсона:
— Довольно!
Изображение тускнеет и расплывается.
Вашингтон. Белый дом. Президент. Чей-то кашель звучит словно небольшой взрыв. Президент смотрит на экран телевизора. Затем вдруг резко, как от толчка, выпрямляется. Голос Майка. Он впервые выступает на процессе.
— Перед вами президент Соединенных Штатов. Он смотрит по телевидению репортаж о процессе, который ведется из этого зала. Он слышит то, что я говорю, и сейчас увидит на экране, как я, используя свой аппарат, покажу ему, что он делал несколько секунд назад.
Президент услышал эти знаменательные слова. Не поворачивая головы, он машинально окинул взглядом комнату, вновь посмотрел на экран — и как раз увидел себя и то, что он делал несколько секунд назад. Медленно, точно против воли, рука его потянулась выключить телевизор.
— Мистер президент, не выключайте телевизор. — Голос Майка был резок, почти груб. — Вы должны выслушать нас, прежде всего именно вы. Вы должны понять!.. Этого мы не хотели. Но у нас не осталось другого выхода, кроме как обратиться к вам и к измученному тревогой миру.
Президент казался каменной статуей.
— Вы не можете не понимать, что в вашей власти сделать невозможной тайную подготовку войны, порождаемой алчностью и крадущей у людей и молодость, и старость, и все, чем они дорожат. — Голос Майка смягчился, стал просительным. — Это все, что нам хотелось бы сказать. Это все, чего мы хотим. Это все, чего может пожелать каждый человек, всегда и всюду.
Президент с непроницаемым лицом растаял в темноте.
— Включите, пожалуйста, свет.
И почти сразу же суд объявил перерыв в заседаниях. С тех пор прошло уже больше месяца.
Аппарат Майка у нас отобрали, а к нам самим приставили часовых. Может, даже лучше, что нас сторожат. Мы слыхали, что толпы оголтелых линчевателей были разогнаны всего-навсего в двух-трех кварталах отсюда. На прошлой неделе под нашими окнами бесновался какой-то седовласый фанатик. Мы не могли разобрать все его вопли, но отдельные ругательства ветер к нам донес: