Судьбы великих
Шрифт:
А вот что пишет со слов того же Васильчикова первый биограф Лермонтова П. Висковатов: «Вероятно, вид торопливо шедшего и целившегося в него Мартынова вызвал в поэте новое ощущение. Лицо приняло презрительное выражение, и он, все не трогаясь с места, вытянул руку кверху, по-прежнему кверху же направляя дуло пистолета». Выстрелить в воздух Лермонтов не успел.
Как у Мартынова поднялась рука на Лермонтова? Ведь он точно знал, что поэт стрелять в него не будет. В отличие от Дантеса, чужестранца, который понятия не имел, кто стоит по ту сторону барьера, и что значит Пушкин для России, Мартынов прекрасно понимал, кто перед ним. После публикации «Демона» и «Героя нашего времени» слава
Приговор Мартынову, Глебову и Васильчикову согласно действовавшему законодательству был весьма суровым: их предлагалось лишить чинов и всех прав состояния, то есть дворянства. Однако Николай I, который утверждал приговор, счел нужным сильно его смягчить. На обложке военно-судного дела значится: «Высочайше повелено: майора Мартынова посадить в Киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию, титулярного же советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной им тяжелой раны». Отец — это князь И.В. Васильчиков, председатель Государственного совета, ближайший к царю человек. Еще в 1825 году он сыграл ключевую роль в подавлении выступления декабристов на Сенатской площади.
Лермонтову к моменту гибели не исполнилось и 27 лет. Смерти он не искал, смерть сама нашла его, оборвав жизнь гения, когда он только расправлял свои могучие крылья.
Глава 3
ЯСНОВИДЕНИЕ ДОСТОЕВСКОГО
Федор Михайлович Достоевский умер 9 февраля 1881 года. К этому времени писателем были предсказаны практически все важнейшие события, которые произойдут в XX веке. А многие современники уже тогда называли его пророком.
Великий русский сатирик Салтыков-Щедрин так выразился о произведениях Достоевского: «По глубине замысла, по ширине задач нравственного мира, разрабатываемых им, этот писатель стоит совершенным особняком, он вступает в область предвидений и предчувствий, которые составляют цель не непосредственных, а отдаленных исканий Человечества».
Федор Михайлович одним из первых заметил, что в середине XIX века многие молодые люди мыслили как Раскольников: можно убить и тем самым осчастливить мир.
«Чем, чем, — рассуждал он устами Раскольникова, — моя мысль была глупее других мыслей и теорий, роящихся и сталкивающихся одна с другой на свете, с тех пор, как этот свет стоит? Стоит только посмотреть на дело совершенно независимым, широким и избавленным от обыденных влияний взглядом, тогда, конечно, моя мысль окажется вовсе не так… странною. О, отрицатели и мудрецы в пятачок серебра, зачем вы остановились на полдороге!»
Нет, не прав Родион Романович, и через полвека после него не остановились «отрицатели и мудрецы». Это предвидел Достоевский. Вот еще одна цитата из эпилога романа «Преступление и наказание»: «Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселяющиеся в тела людей.
Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же
Главный идейный вдохновитель революционной ячейки Петр Верховенский из романа «Бесы» составил план действий для будущих «ниспровергателей основ»: «Мы уморим желания; мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство… Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет пускать и судорогу, и все вдруг начинают поедать друг друга, единственно, чтоб не было скучно… Но одно или два поколения разврата необходимо; разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, вот чего надо!»
Однако Верховенский, прототипом которого был псевдосоциалист Сергей Нечаев, все же не так прост. Ведь он повязал своих единомышленников кровью, что несколько десятилетий спустя взял на вооружение товарищ Сталин.
Идем далее. Вот цитата из «Братьев Карамазовых»: «Выражаются иногда про «зверскую» жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток». А теперь давайте вспомним слова «любимца партии» большевиков Николая Бухарина: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человека из человека материала капиталистической эпохи».
Достоевский в молодости сам был социалистом. Во всяком случае, писатель так считал. Он входил в кружок Петрашевского, где обсуждались социалистические идеи. Ничего опасного для государства в «салоне» не происходило. Ну, собрались, попили чаю, пообсуждали утопистов Фурье, Оуэна, материализм Фейербаха… На одном из заседаний Достоевский прочел знаменитое письмо Белинского Гоголю. Вот и все. Но император Николай I еще помнил выступление декабристов, и в результате по доносу «засланного казачка» всех арестовали. Первый приговор — смертная казнь. Потом монаршая милость — каторга. Однако Федор Михайлович разочаровался в «идеалах социализма» не потому, что пострадал (хотя до сих пор некоторые исследователи называют его христианствующим социалистом), а потому, что на каторге он нашел для себя иные ценности, а точнее, вернулся к ним.
Герой Достоевского Раскольников на каторге вспоминает прошлое: «Да и что это такое — эти все муки прошлого! Все, даже преступление его, даже приговор и ссылка, казались ему теперь, в первом порыве, каким-то внешним, странным, как бы даже и не с ним случившимся фактом… Под подушкой его лежало Евангелие…»
Как ни странно, именно каторга подвигла Достоевского на предсказания будущего. Практически все его романы — пророческие. Сон Раскольникова уже упоминался. А вот в «Бесах» был указан даже срок, за который революция охватит страну, — пять месяцев. Правда, Петр Верховенский планировал ее в мае начать, а к октябрю закончить. В действительности сроки несколько сдвинулись: советская власть «твердо встала на ноги» с октября 1917 года по март 1918-го.