Судьбы
Шрифт:
А Рис так жил всё время, вдруг подумалось Люку. Как он это делал? Сердце стучало где-то в горле - Люку постоянно мерещились, что он вот-вот сорвётся вниз с крутого склона.
А потом вдруг все небо разом посветлело. Люк увидел, как темный полог неба расступился и две луны в форме полумесяцев повисли над горным хребтом. Он выдохнул.
Стоянка оказалась всего в нескольких футах от него.
Коринфия прижалась спиной к стене их каменного пристанища, обхватив колени руками. Даже на расстоянии было видно, что она дрожит. Он положил охапку собранного им хвороста.
В этой позе Коринфия выглядела
Память тяжелой волной горечи затопила его.
– Коринфия, – позвал он. Она не ответила. Всё еще не доверяя ей до конца, он осторожно подошёл ближе. Боже, она выглядела холодной. Глаза закрыты. Губы посинели. Дыхание поверхностное и вялое. Плохой знак.
– Эй, Коринфия, – он присел на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне. Она не проснулась. После секундного колебания, он стал растирать её руки.
Её глаза мгновенно распахнулись. Она вскрикнула – не то гневно, не то удивленно, он не смог понять. Он отстранился, почувствовав себя полным идиотом.
– Держись, – сказал он, радуясь, что было достаточно темно, чтобы скрыть, как он покраснел. – Я собираюсь разжечь огонь.
Люк сложил дюжину небольших веток в аккуратную коническую форму, как учил его отец так много лет назад, и полез в карман. Ярко-розовая зажигалка принадлежала Жас. Он взял её с шаткого кухонного стола на следующее утро после их разговора, надеясь, что она бросит курить, если не сможет её найти. Делать это было совершенно глупо, абсолютно нелогично. Она бы просто купила новую на углу гастронома. Это был импульс – мощный, более глубокий, чем слова, – как тогда, когда Чарли Галлей, урод в пятом классе, звонил Жасмин, и Люк ударил его.
Любовь была нелогичной. Люк знал это. Его отец знал это тоже.
Он не будет думать о Жас, пойманной тем ужасным растением, он не будет думать о Кровавых Нимфах или Кровавом Лесе, или ещё о чём-нибудь кровавом. Он будет думать лишь о том, как разыщет её.
Ему потребовалось время, чтобы заставить зажигалку заработать. Наконец, тоненькое пламя лизнуло сухие палочки, зацепилось за них и быстро распространилось. Он подложил в костёр веток и наблюдал, как постепенно поднимается пламя, почувствовал, как оно начинает испускать нежное тепло. Медленно и устойчиво. Если он свалит слишком много веток сразу, то задушит пламя, и костёр потухнет. Хоть он и был слишком мал во время своих давних походов, но огонь разводил фактически сам. Несколько раз помог это сделать отцу, внимательно изучив процесс. В детстве он всегда был таким – наблюдателем. Он наблюдал за людьми. Замечал мелочи.
– Как тебе это, папа? Я сам это сделал.
– Лучшего огня я никогда не видел, Люк.
Он встал. Теперь костёр был в порядке – сильный и жаркий. Некоторое время он смотрел на пламя, позволяя
Коринфия уже снова спала, свернувшись калачиком на камне. Он опустился рядом с ней.
– Коринфия, – сказал он. – нельзя засыпать, пока не согреешься. – Он пытался игнорировать странное желание прикоснуться к ней, запустить пальцы в ее волосы. Когда она не ответила, он снял куртку и укрыл её, как одеялом. – Коринфия.
Когда он её встряхнул, она тихо застонала, но не проснулась. Его начал грызть страх. Что, если она слишком больна, если она не проснётся...
Сможет ли он спасти Жас без её помощи?
Он медленно протянул руки и, осторожно подняв, переложил её себе на колени, держа завернутой в куртку, и осторожно растирая руки и плечи. На секунду её голова откинувшись оказалась напротив его, и он почувствовал запах её дыхания. Цветы.
Она пахла цветами.
Девушка пошевелилась и сдвинулась в его руках. Он почувствовал тот момент, когда она поняла, где находится. Её тело напряглось, и она испуганно вскрикнула, встрепенувшись у него на коленях. Руки нащупали его грудь. Глаза были огромны и серебрились в лунном свете.
У Люка перехватило дыхание.
– Я – я пытался тебя согреть. – Его голос звучал отдалённо, незнакомо, будто говорил кто-то другой.
Одну долгую секунду – которой хватило, чтобы представить, как он целует её, прижимает к груди, гладит по спине и спутанным волосам – они смотрели друг на друга.
Затем Коринфия отстранилась и отодвинулась от него.
– Что случилось? – Спросила она.
Он почувствовал головокружение и – поскольку он отдал ей свою куртку – холод. И все же, странно, по его венам пронёсся дикий жар. Он встал и подошел к огню.
– Ты заснула. Ты могла замерзнуть. – Он присел на корточки и пошевелил костёр, пытаясь не смотреть на нее.
Но она подошла и села рядом. Цвет возвращался к ее коже, губы больше не были синими.
– Ты развёл костёр?
– Да. – Люк отклонился назад, наблюдая, как поднимаются к небу искры.
– Как? – спросила Коринфия.
Он быстро глянул на неё, она что, шутит? Но похоже, ей было действительно интересно.
– Мой папа брал меня в поход, – сказал он. Он не любил говорить о своей семье – никогда не говорил о ней с Карен, если мог избежать этого, – но здесь, в этом безумном мире, с двумя лунами над головой, всё представлялось не таким уж плохим.
– Папа, – повторила Коринфия, будто никогда не слышала этого слова. Потом вдруг: – Тебе это нравилось?
Вопрос застал его врасплох.
– Да, – сказал он медленно. – Мне это нравилось. – Он подбросил в огонь пару веток, и некоторое время они сидели молча. Люк не понимал почему, но, как ни странно, чувствовал, что ему уютно вот так сидеть с ней в холоде и темноте.
– Один раз мы шли пешком десять миль к горячим источникам, которые Папа хотел посмотреть, – вдруг сказал Люк. Он только сейчас это вспомнил. – Потратили целый день, чтобы туда добраться, потому что я был ещё маленьким, и нужно было делать частые остановки, чтобы я мог отдохнуть. Тогда я был очень зол на него, потому что он заставил меня всю дорогу нести мой собственный пакет. Он постоянно говорил – поверь, это того стоит.