Судныи? день
Шрифт:
Я расстегнул рукава, испачканные брызгами крови Уинстона, и закатал манжеты.
Она положила книгу, раскрытую лицом вниз, на подлокотник дивана.
— Я же сказала тебе, что не знаю, где он.
Я сел в кресло напротив нее.
— Я здесь не для этого.
Ее глаза были полны сомнения, губы сжаты в тонкую линию, а подбородок высоко поднят.
— А зачем еще тебе здесь быть?
Мне нужно услышать правду из твоих уст. Мне нужно, чтобы ты сказала мне, что он лжет.
Я откинулась в кресле, подперев лодыжку коленом.
— Не только у тебя есть секреты, —
Ее острый взгляд смягчился.
Медленно. Спокойно. Осторожно.
— Когда я был в тюрьме, там был один охранник, — я не проронил ни слова о нем с тех пор, как использовал его, чтобы освободиться. Воспоминания об этом преследовали мои сны, дразнили меня в тишине, мучили в темноте. Я думал, что если произнесу это вслух, то дам ему новую жизнь, а я скорее умер бы, чем дал ему такую силу. Но дело было не во мне и не в моих демонах.
Я отодвинул свою гордость и продолжил:
— Он смотрел, как я принимаю душ. Сначала это было достаточно невинно, просто какой-то придурок пялился на мой член. Потом он начал принимать душ вместе со мной, — мое сердцебиение участилось. Воздух стал тяжелым. Я посмотрел на Сэди и увидел, что она пристально наблюдает за мной, ее губы разошлись, тело совершенно неподвижно. — Он гладил свой член и смотрел на меня, а потом приказывал мне смотреть, как он кончает. После этого он заставлял меня вытирать его со стены в душе, — мои пальцы вцепились в ручку кресла, и я отвел взгляд, чтобы посмотреть на стены книжных полок, куда угодно, только не на нее. Я не мог пройти через это, если бы увидел в ее глазах хоть малейший признак жалости.
В моем теле возникла физическая боль, когда скелеты, похороненные глубоко в моей душе, когтями пробивали себе путь на поверхность. Но Сэди это было нужно. Ей нужны были мои секреты, чтобы поделиться своими.
— Он начал приходить в мою камеру посреди ночи. Я просыпался и обнаруживал его сидящим на моей кровати с членом в руке, — я старался не вспоминать запах его пота или звук его кожи, трущейся о кожу. Я засунул эти мысли как можно дальше. — А потом я начал просыпаться от его рта на мне. Он так злился, когда я не мог кончить, что на следующий день отправлял меня в подвал для избиения, — я говорил в основном сам с собой, погружаясь в воспоминания, исчезая в темноте. Я дал ему жизнь.
— Мне нужен был выход. Моя плоть была рваной. Мое тело было сломлено. Мой разум был… — я сглотнул, не желая думать о тенях, которые затягивали меня под себя. — Была только одна вещь, которую он хотел, одна вещь, которая могла бы успокоить его. И я дал ему это, — я не сказал ей, что именно ее лицо, которое я видел, или воспоминания о ее тугой киске заставили меня напрячься настолько, чтобы трахнуть человека, которого я ненавидел. — Побои перешли от двух раз в неделю к одному. А потом, в конце концов, вообще перестали, — я нашел ее глаза. Ее лицо было бледным. Ее дыхание было медленным, как будто ей приходилось напоминать себе, что нужно дышать. — Мы делаем все, чтобы выжить.
ГЛАВА 16
В комнате стояла тишина. Воздух был неподвижен. Я ожидал, что после раскрытия правды почувствую себя свободным, но все, что я чувствовал, — это пустота и оцепенение.
Я отпустил ручку кресла и вернул себе самообладание, не сводя с Сэди пристального взгляда.
— Расскажи мне, как все началось.
Я показал ей самые темные части себя, надеясь, что она покажет мне самые темные части себя. Несмотря на то, что они прошли через одну и ту же боль, один и тот же ад, они были совершенно разными. И было больно осознавать, что две души, предназначенные для вечности, теперь разделены милями и милями. Это было хуже, чем побои, хуже, чем нежелательные прикосновения посреди ночи, хуже, чем наблюдать за ней издалека, ожидая, когда пройдут часы, и мы сможем быть вместе.
Она сидела там, в углу дивана. Ее ноги были подогнуты под себя, платье развевалось над коленями, а затем драпировалось на гладком коричневом кожаном сиденье. Она выглядела как королева — прекрасная, призрачная, сломленная королева. Когда она наконец заговорила, ее голос был осторожным, но не защитным.
— После того, как Уинстон узнал, что я беременна, он сказал, что не может ко мне прикасаться. Он сказал, что ты как будто все еще там, дразнишь его. Поэтому он отправил меня рожать, а после этого отправил меня… туда.
Я должен был почувствовать облегчение. Он не трогал ее. Но при мысли о том, через что ей пришлось пройти в том месте, у меня в нутрии все перевернулось.
— Это был наш секрет. Никто никогда не видел моего лица. Я была просто половиной тела, обнаженной по пояс с одной стороны деревянной стены, — чертова дыра славы. Это объясняло, почему я никогда не знал, что ее использовали. Никто не знал.
Она смотрела мимо меня, через мое плечо, словно наблюдая, как ее демоны танцуют перед ней. Я знал этот взгляд. Я только что сделал то же самое.
— Три года я позволяла им использовать меня, насиловать меня… ломать меня. И однажды я нашла выход. Я спросила Уинстона, что если я найду замену, то он отпустит меня, — она сделала паузу, сохраняя осторожное выражение лица. — Он согласился.
Три года.
Три года пыток. Три года боли.
За которыми последовали девять лет лжи.
Она прочистила горло, расправила плечи и подняла подбородок. Это была ее фирменная черта, как будто ей нужно было напомнить себе, откуда она родом, продемонстрировать силу. Ее отстраненный тон исчез и сменился полным безразличием, как будто она рассказывала мне о прочитанной книге.
— Уинстон стал меньше меня игнорировать, лучше ко мне относиться. Поэтому я нашла вторую девушку. И это, похоже, понравилось ему еще больше. Чем больше девушек я находила, тем больше он начинал относиться ко мне как к равной, — она сложила руки на коленях, одну на другую. Правильно. Собранно. А потом она окинула меня холодным взглядом. — Он сделал меня королевой.
Что хорошего в короне, если для того, чтобы ее носить, нужно продать свою душу?
Я чувствовал себя больным. Мили тянулись все дальше. Расстояние между нашими душами становилось все больше.