Судный день
Шрифт:
Из-за дерева выскочила Лялька в своем дурном платье. Наверное, она решила, что это Толик стоит в саду. Шляпу она потеряла, и слава богу.
Костик даже подумал, что она поддала для храбрости. Но может, ему и показалось.
– Конечно! – громко, на весь сад, засмеялась она. – Мне бы тоже было приятно! – Встала, с вызовом рассматривая онемевшую Катю и испуганного Костика. – А что? – и подбоченилась, вульгарно выставив ногу. – Один мужик под боком, а другой загородку сторожит… В запасе, так сказать… А там еще, наверное,
Тут Костик обрел дар речи.
– Ляльк? Ты что? – спросил. – Ты подслушивала? Да?
– А что слушать-то? – отвечала наигранно Ольга. – Тут улица… Гуляю… Имею, как говорят, право…
Катя стояла, отвернувшись. Костик растерянно посмотрел на нее, на Ляльку, уже понимая, что он опять сейчас все потеряет… Ведь она возьмет и уйдет! И все из-за этой глупой Ляльки, которой словно соли на хвост насыпали, сорвалась, что называется, с цепи.
– Ляльк… Ты уйди, – попросил он. – Пожалуйста… Ляльк…
– Конечно, я уйду, – заявила она. – Мне и не хотелось слушать… Я другого искала, а нашла вас, дурачков… Ну и услышала, как она тебе мозги заливает! А ты лопухи распустил!
Катя повернулась, губы у нее дрожали.
– Простите, но вы… Но вы…
Ольга не дала ей сказать.
– Ольгой меня зовут, – сделала книксен. – А в цехе по-свойски: Лялька! Подпольная кличка Гаврошик! Свой парень в доску… С ним и с Толиком три года вместе… Правда, я яблочками не торговала, а гайки крутила… Огрубела малость… Так что ты, девонька, уж извини…
– Ляльк! – крикнул Костик и даже сделал угрожающий шаг, но та легко отодвинулась на безопасное расстояние. Но не ушла, не испугалась. И обращалась она теперь только к Кате.
– Вот, слышите! – подсказала. – Ляльк… То бишь приятель его в юбке! Да, так вот… Вы сегодня и правда сделали свое дело, он же из-за вас прогул совершил… А вы знаете, что такое прогул на военном заводе?
Катя посмотрела на Костика и на Ольгу, сказала:
– Я ничего не знала.
– Ляльк! Хватит! – приказал Костик.
– А почему хватит? – спросила та. – Пусть знает… Пусть ей там на свадьбе тоже горько будет… Его, слышите, – это она, снова повернувшись к Кате, прямо ей в лицо: – Его судить будут… И полагается ему от трех до пяти… Ухожу! Ухожу! – И добавила: – Вот и знайте! Девонька! Вы там праздник справляете… Песни, пляски, вино… Поцелуи свои… А ему тюряга из-за вас… – Пошла, но оглянулась, снова повернула назад. – Чтобы у вас… Чтобы вам… – Никак не могла найти слов, таких злых, чтобы прошибить Катю. – Чтобы вам всю жизнь горько было!
Вот теперь она ушла.
А они остались стоять, будто на каких развалинах оказались: Ольга все разрушила.
Катя первая заговорила, она была совсем расстроена, и голос ее прозвучал жалко:
– Я, правда… Я ничего не думала… Вы же говорили, отгул… А я поверила… Опять я виновата, да?
– Ну что ты, – отвечал Костик. – Это я виноват…
Они стояли и не могли что-то преодолеть, чтобы подойти снова друг к другу.
– Но я, правда, растерялась… Он позвал, – она кивнула в сторону террасы, имея в виду Чемоданчика. – И знаете, что он сделал? Он порвал при нас наши расписки… А потом он еще сказал: ты, Катя, свободна… И вот когда он это сказал, он меня по-настоящему и купил… Добротой своей купил… Я подумала вдруг, а если он и правда… Что он любит…
– Не любит! – закричал Костик.
Катя посмотрела на него. Долгим, испытующим был ее взгляд.
И когда она заговорила, стало понятно, что она знает, что надо делать. Слова уже были в их положении ни при чем. Ольга их изничтожила. Только одно слово еще что-то значило, и она его произнесла: «Пойдем».
– Куда? – спросил Костик, но уже знал куда – и готов был идти.
Она подтвердила его догадку:
– В подвал! Куда же еще. – И она повторила: – В наш, в наш подвал! Милый, родной, желанный… Ты самый родной и желанный…
Она взяла за руку и повела, как ребенка, и он послушно пошел за ней, вздрагивая лишь на темных ступеньках, когда нога проваливалась в глубину, как в пропасть. Но при этом она что-то все время говорила, чтобы не слышать его встречные слова, которые могли бы ей напомнить о свадьбе и отрезвить, и вернуть в другой, более реальный, но вовсе не ее, не их мир.
Замолчала она, когда они оказались, это было ощутимо по особому воздуху, в глухой и вечной глубине, куда уже ничто не доносилось и не было слышно, кроме их собственного, слышимого ими дыхания.
Звякнула неожиданно громко щеколда, навсегда отрезая их от того, что было наверху.
А наверху вовсю еще игралась Катина свадьба.
35
Толик увел Чемоданова от гостей в другую комнату.
– Ну что? – спросил тот в нетерпении.
– Разговор есть.
– После…
– Не могу после-то.
– Горит? Так выпей!
– А то я не пил! – и заговорил, уж очень трезво заговорил для человека, который пил весь вечер, Чемоданов это про себя отметил.
– Насчет иголок я, которые ты привез… Швейных иголок… У тебя их сколько? Василь Василич?
Чемоданов вздохнул.
– Заладил… Не до них, Толик! Настроение у меня другое… Должен ты уважать мое настроение…
– Я уважаю.
– Тогда давай лучше выпьем, – и Чемоданов принес стаканы и разлил вино. Хорошее это было вино, с Кавказа, его молчаливый гость привез в подарок. Он тоже, оказывается, на железной дороге работал.
– Будь счастлив, Василь Василич, – предложил Толик. – И не забывай, кто тебе это счастье подарил!