Суета сует

Садовников Георгий Михайлович

— Зуев.

Директор махнул карандашом: катитесь, мол, с глаз долой. Я захлопнул дверь и посмотрел на Кирилла.

— Будем бороться, — произнес тот озабоченно.

— Хватит тебе. Мобилизуй волю и держись.

Мы открыли дверь аудитории и вошли. Лекцию читал Спасский. Он неуклюже повернулся всей тушей. Недоуменно нахмурился. Он не любит опаздывающих. По его понятиям, тогда совсем не приходи.

Он прервал лекцию на полуслове и внимательно разглядывал нас по очереди. Вначале Кирилла, затем меня.

Мы встретили его неодобрительный взгляд независимо.

Мы готовы сослаться на директора. К нам не подступись.

Спасский жестом показал: садитесь. И мы проследовали на свои места.

Елочка тотчас развернула ослепительный профиль. Она сделала это с состраданием к нам. С таким видом, вероятно, подают воду погибающему от жажды. По ее расчетам, мы на грани гибели, ибо уже шесть часов не видели ее профиль. Подумать только, на такой продолжительный срок мы были лишены этой жизненно важной необходимости! Она великолепна, наша Елочка! Не зря мы отбили ее у футболистов. Потратили столько усилий и времени. Мы сидели с ней на двух матчах. Ее кавалеры бегали по полю без брюк, а мы им до хрипоты орали «мазилы» и «баобабы». Почему именно «баобабы», сами не знаем. Как-то нечаянно подвернулось это слово на язык. Нашу задачу облегчило то, что Елочка в футболе не разбиралась. Честно говоря, ее ухажеры играли отлично. Но на Елочку подействовали наши вопли и особенно слово «баобабы», очень неуместное на стадионе. На следующий матч она не пошла. Мы торжественно повели ее на заседание литгруппы.

Решающий бой за Елочку произошел через несколько дней. На улице нас остановила футбольная команда. Она выстроилась по бразильской схеме. Перед нами маячили четверо мускулистых, коротко стриженных нападающих. Позади виднелась мощная защита. К сожалению, зрителей не было. Улица пуста. Захотели бы они продемонстрировать свое физическое превосходство, нам бы пришлось плохо. Но футболисты оказались деликатными ребятами. Они понимали: связываться с двумя интеллигентами — недостойное дело для спортсмена. Вперед выступил их центр нападения и сказал с упреком:

— Нехорошо, хлопцы. Елочка — наша девушка.

— Какая же она ваша, если не знает, за что бьют корнер? — мягко усмехнулся Кирилл.

— Елочка, скажи им, — обиженно загалдели футболисты.

— Мальчики, я и вправду не знаю, — прошептала стыдливо Елочка.

— Она шутит! — воскликнул левый край.

Кирилл только этого и ждал. Он сердечно заявил:

— Тем хуже для вас, ребята, если она шутит.

Левый край понял, что заскочил в офсайт. Спохватился. Но мы перешли в исступление.

— А вот кто такой Готфрид Бульонский, она знает, — заметил я как бы между прочим.

— И кто такой Эмиль Верхарн, — участливо добавил Кирилл.

— Ладно, хлопцы, — сумрачно сказал центр нападения своим товарищам. — Мы проиграли. Пойдем лучше потренируемся.

— Эмиль Верхарн — известный бельгийский поэт! — выкрикнула Елочка вслед удаляющимся футболистам.

Разошлись мы с ними любо-дорого. Без ругани. Тем более без потасовки. Как подобает сильным личностям. Втайне я опасался за Кирилла. Думал, все испортит, заведется,

и нам намылят шею. А он меня удивил. Был тих и все время виновато улыбался. А когда они ушли, долго стоял молча. Потом грустно сказал:

— Как это нелепо! Насолили славным ребятишкам. А иначе нельзя было.

Такой ценой нам досталась эта Елочка, с которой я, впрочем, пойду в театр. Один. Без Кирилла.

Пока я это вспоминал, прошло пол-лекции. После звонка мы отправились в вестибюль. «Бучи» на месте не было. Слава богу, лекцию читает Спасский, иначе бы Кирилл извелся. Но перед ним он благоговеет. Если говорит Спасский, Кирилл забывает обо всем.

На большой перемене меня потребовали в профком. Там я увидел несчастную «Бучу». Ее распяли на столе для заседаний. Вокруг стола расхаживал суровый Стась Коровин. И еще мне бросился в глаза коровинский портфель, бесформенно громоздившийся на подоконнике.

Стась поднял руководящий перст и указал на «Бучу».

— Исправь героя фельетона Уткина на Сидорова. И вывешивай.

— И все?

— И все. Таков приказ свыше.

Я хотел разозлиться, но передумал. Я спросил спокойно:

— Неужели ты сам не мог?

— Положено рукой редактора. По закону.

Я открыл авторучку и переправил Уткина на Петрова. Не на Сидорова, а именно на Петрова. Чтобы все-таки было по-нашему. Мне даже стало весело. Я пожалел Коровина. Таскает человек этакую тяжесть. Уходя, я посоветовал:

— Ты бы кожаную папку купил вместо портфеля. А можно и клеенчатую. Три рубля с копейкой — красная цена. Зато одно удовольствие: под мышку, и пошел.

— Понимаешь, много литературы, — сказал Коровин. — Папка не та тара.

Я еще прибивал газету, а страсти уже пылали. Особенный успех имел фельетон. Гусакова узнали сразу. Вполне справедливо разделил с ним успех Вася Сусекин. Его снимок вызвал взрывы смеха. Вася — любимец института и вдруг на таком видном месте! Бурлаков приложил к этому особое старание.

Я вовремя слез с табуретки. Прибежал разъяренный Сусекин. Вася глянул на снимок и раскричался:

— Ренегаты! Предатели!

Но я не дрогнул ни единым мускулом.

— Ты ничего не понял. Мы просто принципиальный народ, — разъяснил я Сусекину.

— Кто снимал? Через бедро кину!

— Кинь меня.

Вася сделал вид, что ослышался. Меня-то он не кинул еще ни разу.

— Трусливые душонки! Не дали подпись под снимком! — Вася апеллировал к общественности.

— Вася, подпись есть, — сказали ребята со спортфака и перемигнулись.

— Где?

Ему показали — вот: «Заведующий отделом прогульщиков Василий Сусекин удирает с лекции».

— И вы заодно!

Вася слепо побежал по коридору.

Я вернулся в аудиторию и поискал глазами Кирилла. Мне не терпелось рассказать о событиях этой перемены. Уж очень много смешного случилось за двадцать минут. Кирилл нашел меня сам. Он подошел сбоку, озадаченно потирая лоб.

— Оказывается, мы пригласили Елочку в театр. На сегодня. Она уверяет, но я что-то этого не помню. К тому же у меня нет денег!