Суета вокруг дозоров
Шрифт:
— Для галочки, — сказал я. — В графе «общественная работа».
— Ну разве что, для галочки.
Мы взяли еще пива и какое-то время рассеянно наблюдали за Володей, увлеченным чтением.
— А не нравится мне эта затея, — сказал Витька. — Хребтом чую, какая-то подлость затевается.
Мы поговорили об интуиции и ее роли в познании научных истин, потом сходили к Ковалеву отметиться и отправились по домам.
Ночью мне не давали покоя слова Витьки о затевающейся подлости. Я обдумывал ситуацию с дозорами и так и этак, но понять, какая от них выгода Камноедову, так и не понял. В том-то и беда, что психология этих монстров — темный лес. У Камноедова могут быть на уме такие соображения, которые нормальному человеку и в голову
Тогда я стал думать, кому вообще может быть выгода от введения дозоров, и мысли у меня появились самые нехорошие. Это ведь не какая-то там ДНД, когда сотрудники единой оравой патрулировали не обремененные преступностью улицы Соловца. Тут, вдобавок ко всему, сотрудники института разбивались на две конкурирующие организации. Мне, конечно, могло польстить, что я Светлый маг, пусть и слабенький, и я готов был согласиться, что Витька — маг Темный, потому что в погоне за научной истиной Витька вполне мог пренебречь некоторыми правовыми нюансами (вспомнить хотя бы историю с диваном-транслятором), однако же мне не нравилось, что кто-то, пока неизвестный мне, предписывает, с кем мне дружить, а с кем нет. Я хотел дружить с Витькой и Ойрой-Ойрой, а с Выбегаллой, хоть он был из Ночного дозора, дружить не хотел. И Стелла почему-то оказывалась в Дневном дозоре…
Короче, наутро я проспал. Времени на зарядку уже не оставалось, я торопливо залил в себя кофе, впихнул следом бутерброд, мигом оделся и выскочил в институт. Уже на полдороге меня поймало напутствие Стеллы: «Присмотри за ребенком». Я спросил ребенка, где он. «В лаборатории Седлового», — лаконично ответил Антон. Я напомнил ему, что он должен быть в школе. «Я туда дубля послал», — резонно ответил ребенок. Дублей создавать Антона учил Корнеев, и выучил замечательно. Ребенок у нас со Стеллой получился толковый. Не буду говорить, что умнее папы с мамой, но что способнее — это точно. С другой стороны, и воспитание чего-то стоит, а ребенка, бывало, качали на коленях корифеи. Вполне естественно, что рано или поздно ребенок пришел на экскурсию в НИИЧАВО, и столь же естественно, что эта экскурсия не стала последней. Теперь можно было сказать, что в институте Антон появлялся куда чаще, чем в школе, и Ойра-Ойра иногда поручал ему работу лаборанта. Стелле это не нравилось, и она читала ребенку лекции о необходимости получения базового среднего образования, дающего основу для получения высшего. Еще она требовала от меня, чтобы я не подпускал ребенка к Кристобалю Хунте. Она ничего не имела против Хунты как такового, но считала, что он слишком жесткий экспериментатор. Где-то в глубине души я с ней был согласен. Хунта не стал бы вовлекать в свои опасные эксперименты детей, но понятия о совершеннолетии у него были свои. Я даже подозревал, что сейчас Хунта считает Антона более зрелым человеком, чем меня.
Итак, за ребенком следовало присмотреть. Я заглянул к себе, посмотрел, чем там заняты девочки и нет ли там чего срочного. Срочного, конечно, не было, иначе бы меня вызвали, текучка оказалась невелика, и я быстренько ее раскидал, после чего наведался в лабораторию Седлового. Ребенок лежал на полу, придавленный очередной машиной времени, а магистр Луи суетливо подавал ему то гаечный ключ, то отвертку.
Я заглянул под машину (она напоминала детскую коляску, летний вариант). Антон, прищурив глаз, тыкал
— Поломка? — спросил я.
— Барахлит, — виновато ответил Седловой. — Понимаете, собрал вот новый образец, и даже уговорил Кристобаля Хунту поприсутствовать на испытаниях, а тут такой конфуз… Программу вот специально выбрал — описываемое прошлое, он заинтересовался, ведь как раз сейчас книгу воспоминаний написал, любопытно ведь, что другие описывают. Впечатления сравнить… Что я скажу Кристобалю Хозевичу? — горестно возопил Седловой.
— А зачем мне что-то говорить? — удивился Хунта, который, оказывается, уже появился в лаборатории. — Вы не волнуйтесь, я же понимаю. Давайте назначим другой день. Вот вторник вам подходит?
Они договорились повторить попытку во вторник после обеда, а я помог ребенку вылезти из-под машины. Потом Хунта ушел, напомнив мне что через часок меня ждут у Корнеева, ребенок же достал из шкафа обувную коробку и стал надевать на ноги нечто вроде сандалий Меркурия — две подошвы с ремешками, украшенные латунными воробьиными крылышками. Твердо зная, что обувь такого вида в моду еще не вошла, я отобрал у него одну из сандалий и сурово глянул на Седлового.
— Это, случаем, не машина времени?
— Портативный вариант, — кивнул Седловой.
— Луи Иванович!.. — начал было я, но Седловой, понимая мое возмущение, торопливо сказал:
— Я батарейки вынул.
— Луи Иванович… — укоризненно протянул я и подцепил крышечку от гнезда, ловко припрятанную в каблуке. Разумеется, батарейки там были. Было бы удивительно, если бы ребенок не додумался их купить. — Куда эта машина утянуть может?
— Да как и прежде, в вымышленные миры. Вы ведь уже были там, помните?..
Я укоризненно посмотрел на ребенка.
— Ну папа, ты же там бывал, — возразил ребенок. — И ничего там не случилось. Хочется посмотреть хотя бы одним глазком.
— Сейчас увидишь, — сказал я и решительно переобулся. Потом выпрямился и посмотрел на Седлового. — Управлять как?
— Чтобы включить, притопните, ну а дальше совсем просто, — обрадовано ответил Седловой. Видимо, испытателей машин у него был явный недостаток. — Чтобы вернуться, надо просто снять сандалии.
Я секунду помедлил, но, вспомнив, что в прошлый раз со мной и в самом деле ничего страшного не приключилось, притопнул.
Глава 4
И, как и следовало ожидать, я полетел.
Правда, полет мой был не совсем обычен.
Во-первых, было очень высоко. Тут же я сразу оказался в густых облаках. Даже дышать было тяжеловато. Высоко, понял я и счел за благо снизится.
Это мне легко удалось, и передо мною простерлась картина, напоминающая пейзажи Левитана. Вокруг, сколько хватало взгляда при полном безветрии колыхались хлеба, овсы и даже, кажется, кукуруза вперемешку с тучными стадами, и я сразу отметил: летел я невероятно быстро. Не успел я толком оглядеться, как в левитановские пейзажи, разбросанные то тут, то там, начали вклиниваться огромные постройки из разноцветного мрамора, украшенные колоннадами, пока последние почти окончательно не вытеснили первые.
И там, внизу, было как-то малолюдно. Если не сказать пустынно.
Впрочем, хорошенько рассмотреть то, что творилось подо мною, я толком не мог. И не из-за высоты и скорости, а потому что солнца как такового на небе не было, а наличествовало на нем, когда временами облака расходились, некая светлая полоса вроде яркой радуги. Словно живая она пульсировала, то выгибаясь от зенита, то спадая к линии горизонта, да и само небо выглядело не равномерно голубым, в исчерчено было сетью белесых неравномерно расчерченных полос, — будто бледным подобием салюта. Или экраном осциллографа, по которому бегут бешеные затухающие синусоиды. Причем, чем медленнее я летел, тем более отчетливыми становились следы синусоид, и тем отчетливее же пульсировал цвет неба - от темно-синего до прозрачно-голубого.