Сугубо финский попаданец. Дилогия
Шрифт:
Свинцов безразлично пожал плечами и покосился на пачку сигарет, лежащую на столе. Белогвардеец перехватил этот взгляд и ещё раз улыбнувшись, подвинул пачку к нему.
— Закуривайте, «Лакки Страйк», американские. В Автономию сейчас поступает множество товаров оттуда.
— Угу, «Табак английский, мундир японский, правитель Омский».
— Нет, правитель скорее Беломорский, а так да, своего пока ничего нет. Но лиха беда начало, были бы кости, мясо нарастет. Все будет, дайте только срок. Будет вам и белка, будет и свисток. Руки есть, желание тоже, так что оглянуться не успеем, как урожаи пойдут и
Капитан с наслаждением выпустил клуб дыма и только из вежливости вопросительно приподнял брови.
— Людей вы убиваете, по здешним законам это уголовное преступление, которое знаете ли каторгой карается.
— Это кого же я убил?
— По словам вашего — офицер покрутил в воздухе пальцами, подбирая слово — работодателя, трёх человек, девятого сентября, сего года…
Дикий собачий лай сменился визгом после хлопка выстрела из нагана. Капитан, уже собирающийся спать в своём лабазе, сорвал со стены винтовку и как был босой выскочил наружу. Вдалеке закричала Мария, щёлкнул ещё один выстрел, крик оборвался. Вместо него донеслось:
— Заткнись шалава, пристрелю!
Свинцов на бегу клацнул затвором, загоняя патрон в ствол. Посреди хуторского двора бьется в пыли издыхающий барбоска. Белые ноги Марии торчат из-под задранного подола и над ней нависает мужик, с уже приспущенными штанами, в правой руке уставленный в небо наган. Стрелять нельзя, женщину заденет, значит прикладом в затылок. Белые от ужаса глаза, искривлённый в немом крике рот.
— Он один?! — Отрицательное качание белобрысой головы. — Сколько? — Трясущиеся пальцы. — Трое? — Кивок. — Где? — Тычет в сторону крыльца. — За угол, быстро!
Хорошо, что босиком, шуму меньше. За неплотно прикрытой дверью крики, чуть притормозить, винтовку к плечу, ногой в дверь. Чужая спина. Выстрел, толчок отдачи, в дверной проем броском, вслед за пулей. Старик Ваассила в луже крови, дети, старуха, ещё один чужак. Дёргать затвор некогда, обрез двустволки уже качнулся в его сторону. Выпад стволом в лицо, как на штыковой подготовке, нога в пах, черт, как бы палец не сломал, приклад в грудь.
— Ещё есть? — Старая Иивана головой трясёт, значит нету.
— Чё с дедом, живой?
Старуха опускается на колени, прямо в лужу крови, прикладывает ухо к груди. Кивает головой. Живой. Ну и ладушки.
— Верёвку дай. Связать надо.
Допрос снял по всей форме. ЗеКи с лесоповала и один окруженец, промышляли по хуторам, грабили, убивали, снова грабили. Трое только, четвёртый был, да картечи в живот словил. Помучился да помер. Так что трое, Христом Богом клянусь, трое, трое нас. Так и подох, говоря, что трое их. Капитан прошёлся по следам, не соврал ЗеК, действительно трое их было. Успокоился. Старик оклемался, ему башку рукояткой пробили, а он оклемался, крепкий старик. Теперь чувствует себя хорошо, бричку запрягал, в город ездил. Вот когда ездил, тогда на спасителя своего и донёс. Зачем?
— Да разве это люди? Школота, душегубы. Виселица по ним плакала.
Иван Иванович понимающе покивал головой.
— Действительно, преступники они были, сейчас местные власти расследование ведут. Правда один из них был офицер Красной Армии.
— Командир. — Автоматически поправил Свинцов.
— Да,
Капитану стало интересно.
— А если я эту винтовку в лесу нашёл?
— Вы знаете, очень может быть. Нашли в лесу. Только это вряд ли. Так как есть показания стрелка ВОХР, который видел, как заключённый, очень похожий на вас убил младшего командира НКВД и другого заключённого. Если провести очную ставку, то он конечно же опознает. У вас знаете ли специфические навыки, что говорить, 201-я воздушно-десантная бригада, уважаемая, особенно среди финнов, часть.
— Чего вы от меня хотите?
— Помилуй Бог, я ничего не хочу. Вопрос надо ставить по другому. Чего хотите вы? По договору между Финляндией и Советским Союзом граждане живущие на территории Карелии, имеют право на самоопределение. По русски говоря, в течении восьми месяцев могут уехать в СССР или остаться. То же касается и военнослужащих РККА, до призыва проживавших здесь. Если у них есть такое желание, могут демобилизоваться и вернуться домой.
— Поня-ятно, вот оно что…
Молодой телёнок осторожно ступал за коровой, лосиха тревожно поводила огромными ушами. Сзади перебирал тоненькими ножками сеголеток. Метров семьдесят до них, с такого расстояния не промахиваются. Телёнок весь показался из осинника, кольцевая мушка легла под лопатку. Выстрел. Куда подевались корова с сеголетком глазом было не уловить, а телок, вот он, лежит. Вскорости из осинника раздался треск сухих веток и на поляну, отмахиваясь от лосиной вши, вышел дед Ваассила. Одобрительно глянул добычу и молча полез в сидор за верёвкой. Вместе подтянули лосёнка за задние ноги к толстой ветке и начали снимать шкуру с висевшей вниз головой туши. Когда сели перекурить, старик впервые заговорил.
— Ты хороший человек. Уходить тебе надо. Сыны из армии придут, кровь будет. — Помолчал и добавил. — Из-за деффки.
Вот оно значит, что. Скоро сыны придут, демобилизованные из Красной Армии. Вот почему дед съездил в город и на него донёс. Вот почему его взяли спящим два егеря и казак, хорошо надо сказать взяли, чисто.
— Так что, уважаемый капитан, выбор за вами. Поедете в Советский Союз, беглый ЗеК, убивший двух командиров Красной Армии, или останетесь?
— Ежели останусь?
— Не скрою, мы — Автономия, заинтересованы в подобных вам. Всякой сволочи полно, а приличных людей, раз два и обчелся. Капитаном вам конечно не быть, но «штабса» получите. Роты тоже не обещаем, но взвод дадут.
— Господин штабс-капитан! — Усатый унтер, хрустя американскими ботинками на толстенной подошве по свежему снегу, подлетел на рысях и кинул руку в перчатке к папахе. — Там краснопузые чегой-то бузят, старшего требуют.
На пассажирской платформе города Медвежьегорска шла посадка в теплушки убывающих на жительство в СССР. За соблюдением правил самоопределения и отсутствием белой агитации с отъезжающими, надзирал взвод НКВД. Они же сличали документы пассажиров со списками.