Сухотин
Шрифт:
– А раны, как у моего друга…
– Встречались мне в городе несколько раз. Очень странный грабитель, который не оставляет ни капли крови ни вокруг тела убитого, ни в нем самом. Было три таких случая, концов не нашли.
– Выживших тоже не было? – спросил я.
– Одна девица выжила, но, получив щедрую сумму от неизвестного дарителя, покинула наш город навсегда. А теперь уходите.
Для газетного материала этого всего, конечно, было маловато. Фамилию Вульфа ведь доктор так ни разу прямо со смертями людей не связал. Даже из сообщения о том, что на заводах у Вульфов умирает подозрительно
Впрочем, я быстро придумал себе свидетеля получше. Заскочив по пути в гостиницу, к Двинских, я отправился сначала на почту, а потом к этому самому начальнику местной полиции, который, оказывается, все прекрасно о Вульфах знал. Мое столичное произношение и дорогой костюм сделали свое дело – к нему меня пустили почти сразу.
– Здравствуйте,– сказал я, садясь.
– Чем обязан? – меня хмуро оглядывал начальник полиции, полный человек со старомодными бакенбардами.
– Я принес заявление от моего друга, Двинских Григория Андреевича. Сам он пока ходить не может, но вы можете навестить его, чтобы лично расспросить.
– И что это за заявление? – на бумагу, положенную мною на его стол, полицейский даже не взглянул.
– А вы прочтите, – я подвинул к нему лист.
– Говорите. Что за заявление? – рявкнул мой собеседник.
– Двинских Григорий Андреевич вспомнил, кто напал на него вчера ночью. Он не сомневается, что это был Антон Карлович Вульф.
9. Спасение девицы.
– Чего вы добиваетесь? – спросил меня отец Анны.
Передо мной сидели трое: Антон Вульф, нервный и подавленный, Август Вульф, невозмутимо покуривавший папироску, и отец Анны Константиновны, Константин Николаевич, сухощавый седой старик, державшийся очень прямо.
– Я всего лишь хочу оградить вашу дочь от неприятностей, – ответил я ему.
– Дорогой мой, – в голосе Константина Николаевича явственно прозвучал сарказм, – позвольте уж мне самому заняться этим вопросом. Я лучше, чем кто-либо, знаю, что нужно моей дочери для счастья, и в помощи извне не нуждаюсь.
– Я обратился в суд,– небрежно бросил старший из братьев Вульф. – И в коллегию адвокатов. Вас лишат права на адвокатскую деятельность. И ваши связи вам не помогут. Вы этого добивались своими действиями?
Я пожал плечами.
– Что ж, а я со своей стороны разослал заявление Григория Андреевича Двинских во все газеты, какие-то только знаю, – ответил я ему. – И в Пермские, и в Екатеринбургские, и в столичные. Даже в местный вестник.
Август Карлович фыркнул.
– Вы написали, что мой брат – вампир? – презрительно спросил он.
– Нет, увольте. Что он опасный сумасшедший преступник, помешавшийся на почве синематографа.
Краска бросилась Антону Карловичу в лицо, он тяжело задышал – но глядел при этом только на старшего брата, как бы ожидая его позволения – сказать ли, действовать ли. Но тот к нему даже не повернулся.
– Нам ничего не будет, – сказал Август Карлович, не меняя спокойного, холодного тона.–Газеты
– Ваша судьба мне, господа, глубоко безразлична,– ответил я ему. – Я думаю только о друзьях и знакомых Константина Николаевича, о его покровителях, деловых партнерах… всех тех, кому в силу их положения и происхождения надлежит иметь высокоморальный облик. Захотят ли они иметь дело с тестем буйно помешанного?
Константин Николаевич задышал так тяжело, что я даже испугался за его здоровье, тем более что он вскочил, и, ни слова не говоря, вышел. Но оба вампира не стали бросать его в беде. Они тоже поднялись и не торопясь отправились следом. Вернее, это Август Карлович никуда не торопился, Вульф-младший, напротив, суетился, нервничал и путался в стульях.
– И чего вы добились? – спросил у меня Двинских, присутствовавший при этой сцене. В бинтах и на кровати, он, должно быть, чувствовал себя крайне неловко, но сиятельные господа о своем визите нас не предупредили, и подготовиться к нему не дали.
– Посмотрим. По крайней мере, я сделал все, что мог.
– Вам надо было просто уговорить Анну бежать. Вас бы она послушала, – в голосе Двинских прозвучала горечь.
– Не уверен, что ее можно уговорить бежать, – ответил я ему, – Если бы она была способна порвать с семьей, то сделала бы это сразу, еще в Петербурге, а не тратила бы время на сбор доказательств для отца.
Но, несмотря на весь скепсис Григория Двинских, мой маневр принес свои плоды. Ближе к вечеру к нам, вновь без предупреждения, заявился Константин Николаевич в сопровождении своего поверенного и дочери. Анна при них выглядела чуть ли не пленницей.
– Чем обязаны? – спросил я, и не пытаясь изображать дружелюбие.
– Я привел к вам мою дочь, – без обиняков заявил Константин Николаевич. – Она сама вас наняла, вот пусть сама с вами и разбирается.
И седовласый этот старец церемонно поклонился нам, и вышел. Поверенный тоже задерживаться не стал. Анна осталась одна, и выглядела она весьма пораженной этим внезапным вывертом судьбы.
– Но что… – Двинских, не уступавший ей в своем удивлении, уставился на захлопнувшуюся за обоими господами дверь. – Что все это значит?
– Неужели вы не поняли? – я повернулся к Анне. – Ваш отец устраивает вам побег. Если вы сбежите сами, Вульфам не к чему будет придраться, и брака с Антоном Вульфом, для вашего отца теперь неудобного, не будет. Только бежать надо прямо сейчас. Ваш отец и его адвокат наверняка внизу или где-то рядом. Вам ведь дали денег?
Анна как будто впала в какой-то ступор, она стояла, глядя на Двинских, и только открывала и закрывала рот.
– Нет, – наконец, сказала она.
– Ладно. Я вам их дам, – я порылся в бумажнике, и вытащил оттуда пачку купюр, все, что у меня было. – Григорий Андреевич сопроводит вас. Постарайтесь сразу же уехать, возьмите билет до Петербурга, возвращайтесь домой, только постарайтесь сделать это неприметно. И никуда потом не выходите.
– А вы? – спросил меня Двинских.
– Я постараюсь сделать так, чтобы у Константина Николаевича не было неприятностей.
Двинских подхватил свою дорожную сумку, подал руку Анне, но я остановил их жестом.