Сулла (илл.)
Шрифт:
11
Некий носильщик тяжестей принес удивительную новость: Сулла разбит, посажен в мешок и утоплен в Вольтурне. Носильщик ел хлеб с луком, сидя на приступке лавки башмачника Корда.
Зеленщик, сгорая от любопытства – он обожал, когда сажали в мешок кого-либо из сильных мира сего, – просил не торопиться, говорить все по порядку Он принес вина, чтобы носильщик пил, сидел спокойно и рассказывал все, как было…
– Очень просто, – говорил носильщик, коренастый, тридцатилетний, рябой и чумазый, жуя хлеб и похрустывая луком. – Этот Норбан влетел в лагерь,
Зеленщик и башмачник молча обменивались взглядами. Зеленщик не мог, как ни старался, скрыть своего крайнего любопытства, а Корд сопел потихоньку, слушал и не перебивал голодного рассказчика. А носильщик при воспоминании о вшах и клопах, пригубив вина из глиняной бутылки, вдруг начал проклинать свою постылую жизнь. Одни обжираются, спят без клопов, а другие только и знай себе, что скармливают свою плоть клопам да вшам и живут впроголодь. Вот обещали цены на хлеб снизить. Даже кто-то заговаривал о том, что надо, дескать, вовсе уничтожить плату за хлеб. Чтобы буханки бесплатно выдавались населению. Ан нет! Одни, значит, паштет из соловьиных языков едят, а другие с голодухи пухнут…
– Постой, – сказал зеленщик, – откуда ты взял соловьиные языки?
– Оттуда! – огрызнулся носильщик, который очень-очень клял свою постылую жизнь, жизнь бобыля-, жизнь муравья в человеческом обличье.
– Довольно, – остановил его Корд. – Запел свою жалобную песню. Можно подумать, что мы здесь объедаемся пулярками да каплунами. Мы, брат, тоже зубы на полках храним. Нас своими речами не разжалобишь. Сами готовы землю жрать. Понял?
Носильщик отпил вина и чистосердечно признался:
– Понял.
– Давай дуй дальше, – сказал зеленщик.
– Что – дальше? Этому, значит, Норбану… Нет, вру!.. Этому, значит, Сулле всадили кинжал в пупок… И Норбан испустил дух!
Зеленщик сплюнул:
– Да ты, брат, заговариваешься. Отставь вино в сторонку да скажи толком: кто кому всадил кинжал?
– Как – кому? Я же сказал: Сулле всадили.
– А может, Норбану?
– Нет, Сулле!
– А ты только что назвал Норбана! – уличал его зеленщик.
– Разве? – Носильщик почесал лоб грязными пальцами.
– Ты сказал: Сулла. Потом – Норбан. Потом опять: Сулла.
Носильщик обиделся. Перестал пить и жевать. Схватил свой нос и чуть его не оторвал, сморкаясь. Он сказал:
– Эти правители все на один лад. И мне все равно, кому дали ножа. Кто навсегда зажмурился. Мне плевать на них! Понятно вам?
Зеленщик при молчаливой поддержке башмачника все пытался урезонить носильщика: дескать, важно знать, кто убит, кто проиграл. От этого зависит даже цена на хлеб.
– Ну-у? – удивился носильщик. – В таком случае я подумаю. – Он так долго думал, что чуть не уснул. Его растолкал Корд.
– Любезный, – сказал он, – или ты вспомнишь, или катись отсюда. Слышишь?
Носильщик, кажется, слышал. И вскрикнул:
– Сулла! Сулла!
– Что Сулла, брат? Говори же!
– Он и убит. Точно! Чтобы Юпитер огнем сразил меня на этом самом месте!
Корд
И зеленщик с большим трудом спровадил носильщика, который обещал назавтра еще более удивительные новости.
Когда болтун исчез в глубине улицы, Корд сказал:
– Да, Криспа, видно, доставят на щите.
– Похоже, – согласился зеленщик, но тут же оговорился: – Если этот пьянчужка не врет.
И они принялись судить да рядить, что и как сложится, ежели убит Норбан. И что будет, ежели все наоборот, то есть ежели убит Сулла. На это ушло довольно много времени. Пока их не отвлекли покупатели.
12
У нас имеется полная возможность восстановить подлинную картину того, что случилось в долине реки Вольтурна. На этот счет имеются неопровержимые документы. Это необходимо сделать, по крайней мере, по двум причинам: 1) потому что «после Вольтурна» картина стала предельно ясной и все увидели и поняли, на чью сторону склонилась чаша весов, и 2) чтобы последующие события стали более ясными и не допускали двух толкований.
После того что произошло с Фимбрием и Сципионом, Норбан заявил: правы те, что утверждают, что из лисы и льва, сосуществующих в душе Суллы, всегда опаснее лиса. Лев есть лев, рассуждал консул Норбан, он надеется на свою силу и имеет дело с силой. А лиса пользуется оружием, не дозволенным среди порядочных людей. Поэтому она способна заморочить голову, усыпить бдительность и уже уснувшему врагу преспокойно перегрызть глотку.
Консул Норбан, как это явствует из документов, отдал приказ об атаке. Пусть лев покажет свои когти! Это лучше, чем лисий хвост – рыжий, облезлый, противный…
Момент для удара был выбран удачно: новое войско Сципиона не успело по-настоящему влиться в когорты и манипулы Суллы. Командование над бывшим войском Сципиона Сулла поручил Фронтану. В течение ближайшей недели предполагалось полное слияние двух войск. Поэтому к вечеру (в день пленения Сципиона) Сулла с воинами возвратился в лагерь. И тут же приказал копать еще один ров вокруг лагеря. Поздно вечером работа была в разгаре. Дозоры, высланные на север, восток и юг, не обнаруживали движения врага. В направлениях Вольтурн – Калым, Вольтурн – Капуя, Вольтурн – Кумы как будто все было спокойно. Ни Марий, ни Норбан, ни Телезин не высказывали ни малейшей активности. Сулла велел всю ночь копать ров, утроить бдительность, а Фронтану поскорее избавляться от неблагонадежных и готовить войско к движению на север, к Риму.
Светильник в палатке Суллы горел допоздна. Эпикед несколько раз справлялся, не спит ли его господин. Однако Сулла и не думал о сне. Перед ним лежали чистые листы пергамента, и он что-то записывал. Потом вставал и ходил взад и вперед. Снова что-то писал. Поскольку особой любви к письму за Суллой не замечалось, Эпикед подивился этому обстоятельству. Он все-таки напомнил своему господину, что уже наступило время третьей стражи…
– Ну и что? – рассеянно спросил Сулла.
– Положено спать, – сказал слуга, – особенно после такой победы.