Сулла
Шрифт:
И этот его приказ выполнялся неукоснительно. Столичные жители увидели и испытали на своей шкуре, сколь дисциплинированно и сколь беспощадно римское воинство. Горожане убедились на собственной шкуре, что значит римская железная когорта, возглавляемая полководцем, который не видит перед собой ничего, кроме своей цели, и глух к мольбам.
Женские крики, детский плач, проклятия мужчин смещались с густым дымом, который стлался по римским улицам. А Сулла все приказывал не жалеть стрел, не жалеть смолы для негодяев,
– Все проклятия этой черни я принимаю на себя, – сказал Сулла, улыбаясь. – Продолжайте свое дело! Не жалеть никого! Двигаться вперед!
После столь категоричных приказов войско удваивало свое рвение. Закованное в железо, не знающее пощады, послушное воле полководца…
Маркитанты разносили хлеб и оливы, давали воинам хлебнуть вина из глиняных бутылей. За дополнительную плату можно было получить еще по доброй кружке красного. Сулла отказался от еды – в горло не проходил кусок: от напряжения, от волнения. Зато сосуд с фалернским один из сателлитов все время держал наготове: Сулла много пил.
Его очень беспокоило молчание Фронтана и Руфа. Кто-то из горожан пустил слух, что на Марсовом поле казнили всех бунтовщиков, что сенат объявил большую награду за голову Суллы – чуть ли не миллион сестерциев.
А дома горели. Рушились. Люди в страхе бежали к центру – Палатину и Капитолию. Войска теперь снова продвигались вперед, оставляя позади смерть, разрушения, пожары.
Сулла ежеминутно принимал донесения: такие-то когорты переместились туда-то на сто шагов, такие-то стоят на месте, в таких-то много раненых, а в такой-то убит начальник. И так далее, и так далее…
А ведь ждал он только одного донесения: Марий пойман, сенат ждет Суллу! Иное ничего не устраивало, а, наоборот, вызывало приступ бешенства.
Выслушав одного ординарца, он спросил:
– Кто тебя послал ко мне?
– Фавстик Секунд, мой начальник.
– Где он?
– Он бьется у стен вон того дома.
– У того, у четырехъярусного? – спросил Сулла.
– Да, у того самого.
Сулла подумал. И сказал медленно и тихо:
– Беги и скажи ему, что ежели через полчаса этот дом не превратится в руины и ваш отряд не продвинется вперед, – пусть шлет мне свою голову. На блюде.
– Голову? – спросил солдат.
– Да, только свою.
– Где же блюдо? – поинтересовался солдат, который отлично понимал, что приказ придется выполнять в буквальном смысле.
Сулла обратился к своим сателлитам:
– Где это оловянное блюдо?
– Из-под фруктов которое?
– Да. Оно самое!
Ему принесли блюдо с локоть в диаметре. И он передал это блюдо солдату.
– А меч, надеюсь, у тебя найдется, – сказал Сулла.
Солдат убежал к своему начальнику с приказанием полководца.
Через полчаса пылающий дом оказался в тылу отряда Фавстика Секунда, о чем сообщил полководцу все тот же ординарец.
– Значит,
– Так точно!
– И намного вы продвинулись?
– На сто шагов.
– Неплохо.
– Приказано передать, великий полководец, что половина отряда погибла в бою.
Сулла удивился:
– И это приказано передать мне? Зачем?
– Не знаю, – произнес солдат.
– Наверное, твой начальник спутал меня с писцом, – сказал Сулла.
Он отдавал все новые приказы. Медленно, но верно продвигался вперед…
3
Рим был взят. Три дня убирали на улицах трупы. Три дня гасили пожары.
На четвертый день Сулла выступил в сенате. На заседании в храме Беллоны. Что на Марсовом поле.
Сенаторы встретили полководца гробовым молчанием. Впрочем, Сулла не обратил на это ровным счетом никакого внимания. Его окружали соратники. Вокруг храма расположился манипул, которым командовал Децим. В цирке Фламиния, что рядом с храмом, были размещены несколько когорт. Все это предпринималось под предлогом защиты жизни сенаторов.
Сулла хотел казаться обаятельным. Раскланивался направо и налево. Кивал своим знакомым. В нем исчезла надменность. Это был не победитель, но римлянин, явившийся в сенат, чтобы держать речь перед отцами отечества. Взошел на кафедру просто и поправил складки на тоге. Откашлялся. Улыбнулся кому-то.
Нет, это не был заносчивый победитель. Он казался мягким. Даже кротким. Словно бы никогда не давал приказа убивать римлян и жечь римские кварталы. Сулла пришел сюда, в сенат, с твердым намерением дать отчет о своих действиях высшему органу республики.
Холодный прием не обескуражил Суллу, ибо это следовало предвидеть. И он предвидел. Было бы смешно, если бы сенаторы, запрещавшие вчера атаковать Рим, встречали его нынче восторженно. Сказать по правде, Сулла не ждал этого, он вовсе не желал дешевых почестей. Он был уверен, что вполне обойдется без всего этого. Все его помыслы, все мечты направлены в совершенно другую сторону – на Восток, к армии Митридата. Здесь, в Риме, делать Сулле теперь уже нечего. Каждый лишний день, проведенный в Риме, – пустая трата времени.
Он всматривался в сумрачные лица сенаторов. Искал ответной улыбки на них. Хотя бы подобия улыбки. Неужели нет ни единого друга среди этих трех сотен прожженных политиков? Ведь были же, были! Неужели захват Рима так обозлил их? Ну что ж, не отыщутся друзья – тоже неважно. Была бы сила – друзья найдутся, приползут на полусогнутых ногах… И тем не менее, как всякий человек, он искал поддержки. Но все старания были тщетны.
Сулла начал свою речь, которую старательно записывали поочередно два семейографа – личный и сенатский.