Сумасбродные сочинения
Шрифт:
Принц, который путешествовал инкогнито как граф Флим-Флам, был одет, когда мы увидели его, в простое утреннее платье праздного джентльмена. Нам было известно, что несколько раньше он появился на завтраке в одежде унитаристского священника, под именем епископа Бонги, тогда как позже, за ленчем, в качестве изысканного комплимента нашему городу принц надел костюм профессора, преподающего идиш в Колумбийском университете.
Принц приветствовал нас с великой сердечностью, без всякой аффектации сел и взмахом руки, с неописуемым добродушием позволил нам остаться стоять.
— Итак? — поинтересовался принц.
Едва
— Каковы ваши впечатления о Соединенных Штатах? — спросили мы, доставая записную книжку.
— Боюсь, — ответил принц с характерной для него очаровательной улыбкой, которую мы видели множество раз за время интервью, — что я едва ли могу сказать вам об этом.
Мы сразу поняли, что имеем счастье лицезреть не только воина, но и одного из опытнейших дипломатов нашего времени.
— Можем ли мы тогда поинтересоваться, — продолжили мы, исправляя очевидную оплошность, — каковы ваши впечатления, принц, об Атлантическом океане?
— Ах, — проговорил принц с той особенной характерной для него задумчивостью, которую он впоследствии продемонстрировал нам не единожды. — Ах, Атлантика!
В сотне томов нельзя было бы выразить его мысль точнее.
— Встречался ли вам лед, когда вы пересекали Атлантику? — спросили мы.
— Ах, — сказал принц. — Лед! Дайте-ка подумать.
Мы дали ему подумать.
— Лед, — повторил принц задумчиво.
Мы поняли, что лицезреем не только воина, полиглота и дипломата, но и опытного ученого, привыкшего мыслить в своих исследованиях точными категориями.
— Лед, — повторил принц. — Видел ли я лед? Нет.
Ничто не могло бы прозвучать более определенно, более законченно, чем ясное, простое и краткое «нет». Он не видел льда. Он знал, что не видел льда. Он сказал, что не видел льда. Что может быть прямее и понятнее? Мы сразу же убедились в том, что принц не видел никакого льда.
Наиизысканнейший тон, которым принц отвечал на наши вопросы, помог нам несколько расслабиться, и в конце концов мы обнаружили, что беседуем с его высочеством в самой свободной манере, без ложной стыдливости, моветонаи какой бы то ни было мальвазии.
Тем не менее мы поняли, что имеем счастье лицезреть не только опытного воина, полиглота и дипломата, но еще и собеседника высочайшего уровня.
Его высочество, обладая исключительным чувством юмора — мы снова и снова убеждались в этом во время нашей беседы, — выразил одновременно восхищение и озадаченность американскими деньгами.
— У вас очень сложная система, — сказал он. — Наша куда проще: шесть с половиной гронеров равняются одному с третью гроссгронеру или четверти нашего ригсдалера. А у вас все так запутано.
Мы осмелились продемонстрировать принцу полудолларовую монету и, чтобы объяснить ее ценность, положили рядом два двадцатипятицентовика.
— Понятно, — сказал принц, который славится выдающимися математическими способностями. — Два двадцатипятицентовика равняются одному пятидесятицентовику. Постараюсь запомнить. А пока, — добавил он, по-королевски снисходительным жестом положив деньги в карман, — я оставлю ваши монеты у себя для примера. — Мы пробормотали слова благодарности. — А теперь объясните мне, пожалуйста, про ваши пятидолларовые золотые монеты и десятидолларового «орла». [8]
8
«Орел» — старинная американская золотая десятидолларовая монета.
Мы, впрочем, решили сменить тему беседы и задали принцу пару вопросов об американских политиках. И очень быстро поняли, что хотя его высочество и впервые на нашем континенте, он быстро разобрался в наших институтах и политической жизни. Впрочем, его превышевсегошество своими ответами показал, что знает о наших политиках не меньше нас самих. На вопрос о новейших тенденциях в высших эшелонах современной политики принц задумчиво ответил, что ничего об этом не знает. На вопрос, развивается демократия или, напротив, деградирует, принц, после короткого раздумья, сообщил, что не имеет об этом ни малейшего понятия. На попытку узнать, кого из военачальников Гражданской войны в Европе считают величайшим стратегом, принц отреагировал мгновенно: «Джорджа Вашингтона».
Прежде чем закончить интервью, принц — а он, как и его прославленный отец, великолепный спортсмен, — полностью поменялся с нами ролями и принялся с энтузиазмом допытываться у нас об особенностях американской охоты на крупную дичь.
Мы рассказали ему — то, что смогли припомнить, — об охоте на сурка в местах, откуда мы родом. Принц сразу же проявил недюжинный интерес. Глаза его вспыхнули, утомленность и некоторую вялость, замеченную нами в ходе интервью, как рукой сняло. Принц засыпал нас вопросами со скоростью человека, очевидно привыкшего повелевать, а не слушать.
Как охотятся на сурка? Верхом на лошади или, возможно, на слоне? А может, на бронемашине или танкетке? Сколько требуется для сурковой охоты загонщиков? В каком количестве необходимы носильщики? Насколько велик риск, коему подвергается охотник в случае гибели одного из загонщиков? Каков процент вероятности подстрелить собственного загонщика? Сколько стоит носильщик, и так далее, и тому подобное.
На все эти вопросы мы постарались ответить максимально исчерпывающе, хотя принц, несомненно, ухватывал суть еще до того, как мы успевали открыть рот.
В заключение беседы мы рискнули испросить у его высочества автограф. Принц, который обладает, пожалуй, более изысканным чувством юмора, нежели любой другой европейский монарх, со смехом объявил, что у него нет ручки. От души рассмеявшись неподражаемой шутке, мы попросили принца оказать нам честь и воспользоваться нашей авторучкой.
— А есть ли в ней чернила? — поинтересовался принц, вызвав в нас новый пароксизм смеха.
Затем принц взял ручку и подписал нам несколько своих фотографий. Он предлагал подписать еще, но мы сочли, что семи штук с нас вполне достаточно. Мы все еще давились от смеха, вызванного остроумием принца, а его высочество продолжал подписывать фотографии, когда рядом вдруг появился конюший и прошептал ему что-то на ухо. Его высочество с неподражаемым тактом, какому можно научиться лишь при дворе, мягко повернулся и, не произнеся ни единого слова, покинул комнату.