Сумасшедший дом
Шрифт:
Он, наконец, взглянул на меня, в его глазах было столько сочувствия, что я задрожала. Он говорил мне, что меня изнасиловали, раскрывая мне то, что должно уничтожить каждую часть меня.
– Так вот почему я ничего не помню о той ночи? Потому что они накачали меня?
– И это то, почему тебя не арестовали за преступление. Врачи не поверили, что женщина под влиянием алкоголя и ГГБ сможет физически побороть троих мужчин, которые были намного больше её. Тебя не рассматривали в качестве главного подозреваемого до последующего убийства Чейза Уоллеса.
– Так все эти смерти произошли одновременно?
Он
– Нет. Я сказал «последующего», что означает «случилось позже».
– Тогда что произошло с друзьями Бобби? Их убили?
Наконец отпустив мои руки, он потёр ладонями по своему усталому лицу, прежде чем ответить,
– Нет. Они сбежали. По крайней мере, согласно записи с камер в передней части дома. К сожалению, основываясь на том, что твой брат рассказал мне о ходе расследования, больше ничего не было упомянуто о произошедшем той ночью. Как только их уличили в твоём изнасиловании, или, возможно, в смерти Бобби, их родители наняли команду юристов, которой было достаточно для того, чтобы воспрепятствовать их признанию. Изнасилование и смерть Бобби считались незакрытыми делами. Государственный прокурор не мог двигаться дальше по ходу дела без твоей причастности. Однако, учитывая события, произошедшие после той ночи, ты стала единственной подозреваемой.
– Так почему бы его друзьям, наконец, не признаться, что я была той, кто убила Бобби?
Его глаза потемнели от нераспознаваемой мной эмоции.
– Потому что тогда бы им пришлось признать участие в твоём изнасиловании.
У меня вырвалось возмущённое фырканье.
– То есть никто ничего не скажет - никто не попадёт в неприятности. Как идеально.
– Ты можешь рассказывать об этом кому угодно, но я бы не советовал.
– Я сумасшедшая, Док...
– Не такая сумасшедшая, как тебя в этом убедили.
– Он изучал моё лицо несколько секунд, его глаза прошлись по контуру моих губ так медленно, что, могу поклясться, было такое чувство, будто он провёл по ним пальцем.
– К сожалению, травмы, полученные тобой в результате аварии, имели серьёзные последствия, но я не думаю, что именно амнезия блокирует твои воспоминания о том, что произошло той ночью или последующие года. Думаю, этому послужила твоя детская травма. Тот факт, что я смог вытянуть из тебя во время нашей терапии такую деталь, говорит о том, что это не амнезия. Однако до прошлой ночи я был не готов раскрыть эту теорию. Смерть Эмерсона добавила сложностей. Мне нужно знать, что произошло в том коридоре.
Я бы хотела рассказать ему о произошедшем, но, оглядываясь назад и перерывая всё, что я могла вспомнить, у меня было чувство, что ничего и не произошло после того, как меня вытащили из комнаты Али. Если он был прав, если там и вправду было нечто другое, чем повреждение мозга, блокирующее воспоминания в моём сознании, тогда это был единственный способ, чтобы помочь ему получить информацию, которую он хотел.
– Тогда введи мне наркотик.
– Потянувшись, я подставила ему свою руку, предоставляя вену, которая была нужна для того, чтобы ввести в организм наркотик.
– Если это поможет, тогда возьми то, что тебе нужно.
Его рука обернулась вокруг моей, большой
После нескольких секунд тяжёлого молчания он сказал,
– Не сегодня. Не после транквилизатора, который они ввели тебе вчера. Тебе нужно отдохнуть, Алекс.
– Тогда почему я здесь, Джереми?
– его прикосновение будоражило меня, медленное тепло, едва неуловимое, словно шёпот, разливалось по моему телу с каждым поглаживанием его большого пальца.
Не отпуская мою руку, он признался,
– Я изучал кое-что, что ты сказала мне во время одного из наших сеансов терапии о Эмерсоне и Джо.
– Его рука сжалась крепче из-за гнева, и я не была уверена, что он понимал, какую боль причиняет моей руке. Я заставила себя не реагировать, потому что не хотела, чтобы он перестал говорить.
– Это странно. Я изучал записи ночных дежурных. Я искал доказательство того, что изнасилования пациенток действительно случались. И ничего не было, Алекс. В каждой записи описывались совершенно обычные события, происходящие в государственных учреждениях. Однако, несмотря на это, я верю тебе.
– Ты пытался поговорить с другими пациентками? Они бы рассказали тебе правду.
– Они не мои пациентки, чтобы с ними разговаривать. Да, я контролирую это отделение, но здесь есть и другие доктора, которым мне нужно будет наступать на пятки, чтобы опросить других пациентов учреждения. Я согласился только лишь на твоё лечение.
– Как такое вообще возможно?
– сейчас я уже шептала, от его непосредственной близости через моё тело проходили будто разряды электричества. Его голос успокаивал меня, заставлял меня поверить в то, что эти моменты были реальными, что всё остальное - это просто дурной сон.
Он рассмеялся.
– Я уже говорил тебе об этом в самом начале. Я психиатр, не психолог и не консультант. Моя работа - следить за лекарствами, прописанными пациентам, а не следить за их лечением или уходом. У меня административная должность, да, но...
– вздохнул он.
– ...в этом проблема мест таких типов. Все вы отвергнуты обществом, своими семьями и друзьями, никто не заботится о вас достаточно...
Его рука скользила вверх по моей руке, пока не достигла плеча. Наши лица были так близко, из-за инстинкта или, вернее, из-за потребности в этом, я сократила расстояние между нами, легко коснувшись своими губами его, и тая от ощущения того, какими мягкими они были.
Он отстранился, освободив от своей хватки моё плечо, и вновь посмотрел на меня широко открытыми глазами, в которых бурлило тепло и сопротивление.
– Алекс, я не могу...
Настала моя очередь затыкать его. Положив палец на его рот, как он делал мне утром, я закрыла глаза от прикосновения его кожи к моей.
– Пожалуйста...
– Я твой доктор, Алекс. Существуют правила...
Открыв глаза, я вперила взгляд в его глаза, посмеиваясь от иронии его «правил».
– Ты только что собирался рассказать мне о том, как персонал может избежать актов насилия в этом месте, а теперь беспокоишься о правилах?