Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

День, когда меня исключили из партии, совпал с заверше­нием работы над «Открытым письмом коммунистам», в кото­ром я писал об опасности реваншизма. Первый вариант это­го письма я закончил еще 9 мая 1991 года. Долго дорабаты­вал, сразу же дать ему ход не решался. Создание Движения демократических реформ поставило это обращение на прак­тические рельсы. 18 августа 1991 года я обсуждал его с Ана­толием Собчаком у меня дома. Но письмо не могло быть на­печатано, поскольку на следующий день в Москву вошли танки.

Кстати, до сих пор никак не могу поверить, что вся эта операция с исключением из партии произошла без ведома Генерального секретаря ЦК. Если без него, то логично пред­положить, что к этому времени была предрешена и судьба

самого Горбачева. Если же он благословил эту акцию, то ста­новится более понятным его равнодушие к моим многочис­ленным предупреждениям о надвигающемся перевороте. Ведь такие предупреждения делались не уличными гадалка­ми, а человеком, стоявшим рядом с ним все эти драматиче­ские годы.

Наивность неисчерпаема. Я еще не хотел верить, что кам­пания против меня организуется определенными силами и людьми в КГБ. Но постепенно, день за днем, для меня все бо­лее очевидным становился факт, что люди этого ведомства решают определенную задачу — отодвинуть меня от Горба­чева, что им и удалось. Как-то Виктор Чебриков (мы оба уже были в отставке) сказал мне: «Давай встретимся. Я расскажу тебе такое, что тебе и в страшном сне не привидится». Речь шла о нем, Чебрикове, Крючкове, Горбачеве и обо мне. Не успели мы встретиться. Умер Виктор Михайлович.

Татьяна Иванова в журнале «Новое время» пишет: «Не надо раскрывать архивы КГБ, но немножко полистать — можно. Найти там, например, кто нес на демонстрации пла­кат с мишенью, где в центре был портрет Александра Яков­лева, в которого стреляет солдат. А текст был энергичен и краток: «На этот раз промаха не будет!». Найти, кто нес, кто писал, кто сочинял текст, кто вдохновил создание текста. И назвать эти светлые имена». Для справки скажу: обращал­ся я в прокуратуру с просьбой отыскать моральных терро­ристов, которые несли этот плакат. В рекордный трехднев­ный срок мне ответили, что найти не удалось. Вот и все.

Татьяне Ивановой косвенно ответил генерал КГБ О. Калу­гин: «Когда проходили в Москве демонстрации в поддержку компартии и социализма, там демонстранты несли плакаты: «Яковлев — агент мирового сионизма», «Яковлев — агент ЦРУ». Все эти документы были изготовлены в КГБ. На печат­ных станках КГБ» (Вечерняя Москва, 1992, 30 января).

В сентябрьском 2000 года номере журнала «Диалог» рас­сказывалось об одном «диссиденте» по кличке Михалыч, ко­торый работал на КГБ. История занятная. Его посадили, за­вербовали и выпустили. По заданию спецслужб сблизился с «почвенниками» — Сорокиным, Куняевым, Лобановым, Се- мановым, Прохановым. Уже в годы Перестройки в Москве появилась листовка о Яковлеве, который был в это время сек­ретарем ЦК КПСС. Листовка «яркая, сочная, язвительная».

На поиски автора бросили «внушительные силы: сличали шрифты, копии от ксероксов, ставились задачи агентам». На­конец показали листовку куратору Михалыча по КГБ, кото­рый и доложил, что листовка написана Михалычем. Бобков наложил резолюцию о принятии каких-то мер. Но более вы­сокие начальники решили «не выдавать» своего стукача. Ми­халыч, сообщает журнал, уже на пенсии, но, выполняя пору­чения спецслужб, продолжает консультировать разные фон­ды, партии, комитеты.

Я уже упоминал, что Крючков, еще работая в разведке, несколько раз буквально умолял меня познакомить его с Ва­лерием Болдиным, заведующим общим отделом ЦК. Он объ­яснял свою просьбу тем, что иногда появляются документы, которые можно показать только Горбачеву, в обход предсе­дателя КГБ Чебрикова. К назойливой просьбе Крючкова я отнесся с настороженностью. Понимал, что этот проныра ис­кал политические щели, чтобы проникнуть наверх — к пер­вому лицу. К сожалению, я не устоял и переговорил с Вале­рием. Он отнесся к этой просьбе еще подозрительнее, чем я, длительное время уклонялся от неофициальных встреч. Но под натиском «улыбок вечной преданности», с которыми Крючков смотрел на Болдина на официальных совещаниях, тоже сдался. С этого момента Крючков ко

мне интерес поте­рял, переключился на Болдина. Более того, начал за мной на­стоящую охоту, особенно после того, как я внес предложе­ние о разделении КГБ на контрразведку, внешнюю разведку, президентскую охрану, службу связи и пограничную служ­бу. Позднее это предложение было реализовано.

Конечно же, поддерживая выдвижение Крючкова на пост председателя КГБ, я не ждал от него благодарности, но все же... Особое омерзение вызывает то, что буквально через две-три недели после своего назначения Крючков показал свое подлинное лицо, открыто став в ряды противников Пе­рестройки, заговорив снова о «врагах», «агентах влияния». Иными словами, активно начал подготовку государственного переворота, компрометируя одних, шантажируя других, вер­буя третьих. Должен с горечью признаться, что я попался на удочку холуйских заискиваний и кошачьих повадок. Это бы­ла непростительная кадровая ошибка периода Перестройки, за которую я несу свою часть ответственности. Первый сиг­нал об этой грубой ошибке прозвучал на том пленуме ЦК, который избирал Крючкова в Политбюро. Когда Горбачев назвал его фамилию, раздались дружные аплодисменты. Би­ли в ладоши выдвиженцы КГБ — секретари партийных ко­митетов разных уровней и рядовые члены ЦК.

Перед своим уходом на пенсию Виктор Чебриков сказал мне, как всегда, в очень спокойном тоне:

— Я знаю, что ты поддержал Крючкова, но запомни — это плохой человек, ты увидишь это. — Затем добавил слово из разряда характеризующих, что-то близкое к негодяю. Уже после путча на выходе из Кремлевского дворца съездов Чеб­риков догнал меня, тронул за плечо и сказал:

— Ты помнишь, что я тебе говорил о Крючкове?

— Помню, Виктор Михайлович. Помню...

Мне было горько.

Кажется, я уже писал о дезинформации, которую Крюч­ков в изобилии поставлял Горбачеву. На ее основе была про­ведена операция по удалению меня из горбачевского окру­жения. Затем начались многоходовые махинации, нацелен­ные на то, чтобы столкнуть президента с демократической общественностью и прогрессивными журналистами. В со­знание президента упорно заталкивалась мысль о том, что именно в демократической среде создаются штабы по от­решению его от власти. Вкрадчивому подхалиму удалось обмануть Горбачева. Впрочем, как и меня. Для давления на президента была активно использована агентура КГБ в писа­тельской среде, особенно в ее национал-патриотическом крыле. Да и вся эта кампания по сплочению особых патри­отических сил профессионального характера была частью работы КГБ, направленной на то, чтобы демагогически отде­лить патриотизм от демократии, разделить общество на пат­риотов и непатриотов, добиться нового раскола, чтобы облег­чить «охоту на ведьм».

Методы Крючкова были предельно примитивными, взя­тыми из старого сундука КГБ времен 1937—1938 годов. Од­нажды в воскресенье я вместе с детьми и внуками поехал за грибами в заповедник «Барсуки», что в Калужской области. Вдруг звонок в машину. Горбачев раздраженно спрашивает:

— Вы что там делаете?

— Грибы собираем.

— А что делают там вместе с тобой Бакатин (министр внутренних дел) и Моисеев (начальник Генштаба) ?

— Я их вообще не видел.

— Не хитри! Мне доложили, что они с тобой. Что там происходит?

Тут наступила моя очередь рассердиться.

— Михаил Сергеевич, я не понимаю разговора. Вам очень легко проверить, кто и где находится. А вашему информато­ру надо, вероятно, одно место надрать, а вам подумать, поче­му он провоцирует вас.

Я тут же позвонил Бакатину. Вадим Викторович оказался дома. Рассказал ему о разговоре с Горбачевым. «Ай-ай-ай», — прокомментировал Вадим, что вмещало в себя и удивление, и раздражение. Поражал сам факт. Подозрительность, кото­рую намеренно внедрял Крючков, коршуном вцепилась в Михаила Сергеевича. Все мы знаем, к чему приводит эта дья­вольская игра на уровне высшего руководства.