Сумерки светлого леса
Шрифт:
Зато размышление о том, как он будет оправдываться перед посланниками, окончательно испортило магистру и без того отвратительное настроение. Зло пнув начавшего шевелиться мага, Эниль приказал ученикам отправить неудачника домой и решительно открыл портал во дворец. Надеясь, что, испортив настроение правителю, хоть немного возместит собственное разочарование.
За несколько десятков шагов Дисси успела подумать о многом, и если тихий голос воина, кратко рассказавшего, как погиб его собрат, пока не внёс в понимание причин произошедшей трагедии особой ясности, зато один вопрос она для себя решила. Пора ломать привычку мужа брать всю тяжесть и вину за
Как в тот раз, когда делали погребальный костер для покончившей с собой инлинки.
Та история началась ещё пятьсот лет назад. У женщины в родном мире, в какой-то отдалённой деревушке оставалось двое маленьких дочерей, и она всё время просила командира отправить за ними отряд. Но тогда Айтерис ей под разными предлогами отказывал, не имея сил объяснить, что воины туда уже сходили. И нарвались на отряд возвращающихся в город тголов. Его товарищи отбились от врагов с большим трудом, потеряв в схватке троих. И то, что они уничтожили в десять раз больше врагов, было очень слабым утешением. Но хуже было другое, взятый в бою пленник рассказал, что той деревни больше не существует.
А инлинка, узнав, что оказалась в чужом мире, да ещё спустя пятьсот лет, пришла к Айтеру и бросила ему в лицо обвинение в бессердечности. Затем немного погуляла по крепости, а когда за ней перестали следить, поднялась на стену и прыгнула вниз. Дисси попыталась утешить мужа, но он глянул на неё страдальчески и сбежал, вроде как по срочным делам. Пришёл лишь после скорбного ритуала, молчаливый и уставший, и она не решилась заводить откровенный разговор. А вот теперь жалеет. Такие разногласия и недомолвки лучше разрешать с самого начала, иначе позже они превратятся в привычку, потом в правило, а под конец убьют самое драгоценное, что может быть у людей, – любовь.
Первый не шевельнулся, когда она встала рядом, но Дисси угадала его неудовольствие по крепче сжавшимся кулакам. И вмиг переменила тактику, решив, что будет действовать так же, как он. В конце концов, зеркало придумали не только для того, чтобы любоваться красотой, но и разглядывать шрамы.
Знахарка шагнула ближе к погибшему, отогнула край покрывала, вгляделась в умиротворенно застывшее лицо и печально вздохнула. Не понять, сколько ему лет, но ясно, что мог бы жить ещё очень долго, завести семью, детей… построить дом. А теперь ничего этого уже не будет.
– Прости меня, миленький, – нисколько не притворяясь, сказала тихо и горестно, – это я виновата, что так все вышло. Ведь догадывалась, что нечисто у них с этими духами, да постеснялась лезть в чужие порядки. Думала, всё само собой устроится. Специально гнала от себя мысли дурные… разве же я могла представить, что ты своей жизнью за мою оплошку заплатишь? Прости, миленький, тебе ведь видно с небес, что не со зла я, а по недоразумению… ты ведь знаешь, как теперь болит по твоей загубленной жизни моё сердце, как казнится душа…
Принцы, поспешившие навстречу отцу, оказались возле скамьи почти одновременно с ним, но остановились, когда Первый застыл возле погибшего воина в скорбном прощании. Заметив спокойно приближавшуюся Дисси, Вайдильс с досадой заскрипел зубами: прощание с соотечественниками – старин-ный ритуал, и королеве стоило бы хоть немного изучить их законы, раз она выбрала их отца. Неужели непонятно, что сейчас он хочет побыть наедине со своим горем и всем остальным следует это чувство уважать?
А когда она начала что-то говорить, тихо и безысходно, даже поморщился вначале. Они воины, и никаких утешений им не нужно. Но заметил, что Второй шагнул вперёд, прислушиваясь, потом незаметно придвинулись ближе стоявшие в карауле инлины. А затем и воины из отрядов, ждавших распоряжений, стали постепенно сужать вокруг неё молчаливое кольцо, всем хотелось услышать, в чём так горестно кается их королева.
– …и мог бы построить себе прочный дом, жениться… завести детей… вот только теперь у тебя ничего этого не будет. Это я должна была сообразить, что женщины вашего мира растеряются, испугаются… и натворят бед. Ведь страх плохой советчик. А они всего лишь слабые и не приспособленные к такой жизни существа. Вон, многие из вас, попав в этот мир, в первые дни тоже растерялись, начали паниковать. А ведь вы – привыкшие к трудностям мужчины. Нет, миленький, я их не оправдываю, хотя они и от страха и растерянности такое совершили, но тоже сперва подумать должны были. Но я ещё раньше их могла бы понять, к чему может привести вся эта возня с духами. Ведь догадывалась, что дело нечисто, но смолчала, не стала вмешиваться в ваши отношения… и из-за моей глупой деликатности ты и лежишь теперь тут, и не увидеть тебе больше ни цветочков, ни солнышка…
– Дисси! – не выдержал Первый, рывком развернул к себе склонившуюся над усопшим жену и, рассмотрев залитое слезами лицо, крепко прижал её к себе, – не нужно, это я сам виноват, ты же сказала мне, что они продают духи за мясо… а я… только предупредил, чтоб следили, а нужно было приказать, отобрать…
– Дисси, вы оба тут ни при чём, виноват один я, – скорбно кривя губы, шагнул к ним Дьерджес, – отправился к ним всего с пятёркой воинов, думал, раз она живёт в моей комнате, значит, это моё дело, откуда мне было знать… что эти духи на нас так действуют… когда их везде разбрызгают.
– Не нужно меня выгораживать, – во взгляде подошедшего Вайдильса плескалась боль и вина. – Это я посчитал смешным твоё распоряжение следить, кто сколько мяса ест. Я вообще больше с детьми играл в последние дни, чем делами занимался. Не получилось из меня правителя, я уже указ подписал, Дьерджес теперь тут командует.
– Ну что ты, Вайд, – поняв, что ситуация начинает разворачиваться не в ту сторону, печально глянула на принца Дисси, – ты совсем не виноват, что с женой и детьми хочешь побыть. Тебе, если по-хорошему, отпуск бы взять… на полгодика, с детьми к морю уехать. А вот я, как женщина, должна была понять, что неспроста они так суетятся.
– Все мы тут одинаково виноваты, – внезапно шагнул к знахарке один из командиров, много лет служивший вместе с Айтерисом ещё в родном мире. – И не бери всю вину на себя, дочка. А за то, что пришла сейчас и сказала всё, что на душе было, хочу поклониться тебе по обычаю вашего мира.
Дисси охнула и рванулась остановить его, но воин с достоинством склонил перед ней голову и отступил назад. А на его место встал другой и, молча поклонившись, ушёл в тень.
Айтерис потрясённо смотрел на соратников, по очереди подходивших, чтобы выразить свою признательность его жене, и чувствовал, как медленно тает сжавший сердце ледяной ком. Конечно, боль потери никуда не исчезла, она останется в дальнем уголке его души навсегда, и это правильно. Но неизбывная вина за произошедшее уже не будет несколько лет тяжкой ношей сдавливать сердце, не давая свободно дышать и радоваться жизни.