Сундук и привидение
Шрифт:
— Да, — ответил тот, выпрямившись.
— Вам семьдесят лет?
— Шестьдесят девять.
— Да, это вы, — сказал дон Блас, выражение его лица немного смягчилось. — Я давно ищу вас. Король, наш повелитель, соизволил назначить вам ежегодную пенсию в четыре тысячи реалов. У меня в Гранаде хранится для вас этот королевский подарок за два года. Я вам вручу его завтра в полдень. Кстати, я вам докажу, что мой отец был богатым крестьянином из Старой Кастилии, таким же старым христианином, как и вы, и что я никогда не был монахом. Итак, оскорбление, которое вы хотели мне нанести, не попало в цель
Старый дворянин не посмел не явиться в назначенное время. Он был вдовцом и жил один с дочерью Инесой. Прежде чем отправиться в Гранаду, он отвел ее к деревенскому священнику и сделал самые подробные распоряжения, как будто не надеялся вновь с ней увидеться. Блас Бустос встретил его в парадной форме; через плечо у него была надета орденская лента. Дону Хайме он показался вежливым старым воякой, который старается придать себе добродушный вид и потому улыбается кстати и не кстати
Если бы дон Хайме посмел, он отказался бы от восьми тысяч реалов, врученных ему доном Бласом, и заодно от приглашения отобедать вместе с ним. После обеда грозный начальник полиции заставил его прочитать целый ворох документов, акт о крещении и даже свидетельство об освобождении от галер, из которого явствовало, что он никогда не был монахом.
Дон Хайме все время опасался какой-нибудь скверной шутки с его стороны.
— Мне сорок три года, — сказал наконец дон Блас, — у меня хорошая должность, приносящая мне пятьдесят тысяч реалов. Кроме того, я имею еще тысячу унций дохода, получаемых через неаполитанский банк. Я прошу руки вашей дочери доньи Инесы Арреги.
Дон Хайме побледнел. Наступило короткое молчание. Затем Блас продолжал:
— Не скрою от вас, что дон Фернандо де Ла-Куэва замешан в нехорошем деле. Его разыскивает министр полиции, ему угрожает гаррота (особый способ удавления, применяемый при казни дворян) или, по меньшей мере, ссылка на галеры. Я провел там десять лет и смею вас уверить, что это совсем не весело (при этих словах он наклонился к уху старика). Через две или три недели я получу, вероятно, от министра приказ перевести дона Фернандо из Альколотской тюрьмы в Гранаду. Приказ этот будет приведен в исполнение поздно ночью; если дон Фернандо сумеет в темноте бежать, я закрою на это глаза из уважения к дружбе, которой вы удостаивали его. А потом пусть он уезжает на год или два на Майорку; никто его не тронет
Старик ничего не ответил; он был подавлен и с трудом добрался до своей деревни. Полученные деньги жгли ему руки.
«Не есть ли это, — думал он, — плата за кровь моего друга дона Фернандо, жениха Инесы?»
Дойдя до дома священника, он бросился в объятия дочери.
— Дитя мое, — воскликнул он, — монах хочет на тебе жениться!
Инеса быстро осушила слезы и попросила позволения обратиться за советом к священнику, который был в это время в церкви, в своей исповедальне. Несмотря на все бесстрастие старца, объяснявшееся его преклонными годами и саном, он заплакал. После долгого совещания было решено, что девушка либо должна согласиться выйти замуж за дона Бласа, либо этой же ночью бежать. Донья Инеса и ее отец как-нибудь доберутся до Гибралтара, а оттуда уже морем в Англию.
— А на какие средства мы будем там жить? — спросила Инеса.
— Вы можете продать дом и сад,
— Кто их купит? — спросила молодая девушка, заливаясь слезами.
— У меня есть сбережения, около пяти тысяч реалов, — ответил священник, — я с радостью отдам их вам, дочь моя, если вы считаете, что не можете выйти замуж за дона Бустоса.
Две недели спустя сбиры Гранады в парадных мундирах окружили церковь св. Доминика. Под ее мрачными сводами даже в яркий полдень трудно разглядеть что-нибудь. А в этот день никто, кроме приглашенных, и не посмел бы войти в нее.
В боковой капелле, где горели сотни свечей, сияние которых огненным лучом прорезывало сумрак церкви, можно было издали различить человека, преклонившего колена на ступеньках алтаря; он был намного выше всех окружающих. Голова его была благочестиво склонена, худые руки скрещены на груди. Вскоре он поднялся, и все увидели его мундир, увешанный орденами. Он вел под руку молодую девушку, легкая и юная походка которой составляла резкий контраст с ее печальным видом. В глазах молодой супруги сверкали слезы; выражение ее лица, сохранявшего ангельскую доброту, несмотря на терзавшее ее горе, поразило толпившийся у церкви народ, когда она садилась в карету.
Нужно сказать, что после женитьбы дон Блас стал менее жесток; казни сделались реже; осужденных не убивали, как прежде, выстрелом в спину, их просто вешали. Он стал давать приговоренным к смерти разрешение проститься с семьей перед казнью.
Однажды он сказал жене, которую безумно любил:
— Я ревную тебя к Санче.
Санча была молочная сестра и подруга Инесы. Она жила в доме дона Хайме в качестве горничной его дочери и последовала за ней в Гранаду, во дворец, где теперь поселилась Инеса.
— Когда я ухожу, Инеса, — продолжал дон Блас, — вы остаетесь с Санчей. Она очень мила, она забавляет вас; а я всего лишь старый солдат, выполняющий свой суровый долг. Я не обманываюсь на свой счет: во мне мало привлекательного. Из-за Санчи с ее смеющимся лицом я кажусь вам еще более старым, чем на самом деле. Возьмите ключ от моей шкатулки; дайте ей денег, сколько хотите, но сделайте так, чтобы она уехала, исчезла, чтобы я не видел ее больше.
Вечером, когда дон Блас вернулся домой, он сразу же заметил Санчу, занятую своими обычными делами. Ярость охватила его; он быстро подошел к ней; она, подняв глаза, твердо смотрела на него тем особенным, свойственным испанкам взглядом, в котором смешаны страх, мужество и ненависть. Через несколько мгновений на лице дона Бласа появилась улыбка.
— Дорогая Санча, — промолвил он, — сказала ли вам донья Инеса, что я дарю вам десять тысяч реалов?
— Я принимаю подарки только от своей госпожи, — ответила она, не опуская перед ним глаз.
Дон Бустос вошел в комнату жены.
— Сколько заключенных сейчас в тюрьме Торре-Вьеха? — спросила она у него.
— Тридцать два в одиночках и, кажется, двести шестьдесят в верхних этажах.
— Дайте им свободу, и я расстанусь с моим единственным другом.
— Не в моей власти исполнить ваше требование, — ответил дон Блас и за весь вечер не произнес больше ни слова.
Инеса, вышивавшая у лампы, видела, что кровь то приливает, то отливает от его лица; она отложила работу и принялась перебирать четки. Молчание длилось весь следующий день. Ночью в тюрьме Торре-Вьеха вспыхнул пожар. Двое заключенных погибли; остальным, несмотря на бдительность начальника полиции и его жандармов, удалось бежать.
Инеса ни слова не сказала дону Бласу, он ей тоже. На следующий день, вернувшись домой, дон Блас не нашел Санчи; он крепко обнял Инесу.
Прошло полтора года со времени пожара в Торре-Вьеха; запыленный с ног до головы путешественник соскочил с коня у дверей убогого постоялого двора в горной деревушке Суйя, в одном лье к югу от Гранады, тогда как Альколоте находится к северу от нее.