Сундук и привидение
Шрифт:
— Мне некогда с вами разговаривать, — сказала она. — Идите за мной.
Лавочка Санчи была закрыта. Она торопливо укладывала английские ткани в большой сундук из черного дуба.
— Быть может, на нас сегодня ночью будет нападение, — сказала она Фернандо. — Атаман разбойников — личный враг контрабандиста, моего друга, и мою лавочку они разграбят в первую очередь. Я только что из Гранады; донья Инеса, которая все же очень добра ко мне, позволила спрятать в ее спальне самые дорогие товары. Дон Блас не увидит этого сундука, набитого контрабандой. Если же на беду он и заметит его, то донья Инеса найдет какое-нибудь объяснение.
Она торопливо укладывала тюль и шали. Дон Фернандо смотрел на нее; вдруг он кинулся к сундуку, выбросил из него все шали и залез туда сам.
— Вы с ума сошли! — воскликнула испуганная Санча.
— Вот тебе пятьдесят унций, и убей меня бог, если я выйду из этого сундука раньше, чем он очутится во дворце инквизиции в Гранаде! Я хочу ее видеть!
Дон Фернандо остался глух ко всему, что говорила перепуганная Санча.
Она еще продолжала уговаривать дона Фернандо, когда вошел носильщик Санга, двоюродный брат Санчи, который должен был на муле отвезти сундук в Гранаду. Услышав шум приближающихся шагов, дон Фернандо быстро захлопнул над собой крышку сундука. Санча для верности заперла его на ключ. Оставить сундук открытым было бы слишком неосторожно.
Итак, в прекрасный июньский день, около одиннадцати часов утра, дон Фернандо в сундуке, на спине носильщика, вступил в Гранаду. Он чувствовал, что сейчас задохнется. Наконец они добрались до дворца инквизиции. Судя по времени, которое Санга употребил, чтобы подняться по лестнице, дон Фернандо рассчитал, что сундук внесли на третий этаж и, быть может, поставили в спальне Инесы.
Когда дверь закрылась и шум утих, он попытался с помощью кинжала сдвинуть с места язычок замка, запиравшего сундук. Ему это удалось. К своей неописуемой радости, он убедился, что действительно находится в спальне Инесы. Он увидел женские платья и около кровати — маленькое распятие, которое когда-то висело в ее комнатке в Альколоте. Однажды, после бурной сцены, она повела его туда и перед этим распятием поклялась ему в вечной любви.
Стояла удушливая жара, в спальне было темно. Жалюзи были спущены, так же как и длинные занавески из тончайшего индийского муслина, собранного в складки. Глубокая тишина нарушалась только легким журчанием струйки воды, бившей на несколько футов вверх из маленького фонтана в углу комнаты и стекавшей в черную мраморную раковину.
Слабый звук струящейся воды привел в трепет дона Фернандо, хотя ему случалось раз двадцать в жизни проявлять отчаянную храбрость. Очутившись в комнате Инесы, он отнюдь не испытывал того блаженства, о котором так часто мечтал на Майорке, строя всевозможные планы встречи с возлюбленной. Страстная любовь, дошедшая до безумия от безысходного однообразия тоскливой жизни, заполнила душу дона Фернандо, изгнанного, несчастного, разлученного со всеми близкими.
Теперь единственным чувством, волновавшим его, был страх вызвать неудовольствие Инесы, чистота и робость которой были ему хорошо известны
Если бы я не надеялся, что читатель немного знаком с причудливым и страстным характером южан, я устыдился бы за своего героя: дон Фернандо едва не лишился чувств, когда вдруг, вскоре после того как на монастырских часах пробило два, он услышал легкие шаги на мраморной лестнице. Они приближались к дверям спальни; он узнал походку Инесы и, боясь первого взрыва негодования женщины, преданной своему долгу, спрятался в сундук.
В комнате было жарко и темно. Инеса легла на кровать, и вскоре по ее ровному дыханию дон Фернандо понял, что она заснула. Тогда только он посмел подойти к ней; он увидел Инесу, которая в течение нескольких лет была его единственной мечтой. Очутившись наедине с ней, распростертой перед ним в невинном сне, он почувствовал страх. Это странное ощущение еще усилилось, когда он заметил, что за два года разлуки ее черты приобрели отпечаток холодного достоинства, которого он раньше никогда в ней не замечал.
И все же, глядя на нее, он проникся нежностью; легкий беспорядок летней одежды составлял такой очаровательный контраст с полным достоинства, почти строгим выражением лица!
Он понимал, что первым движением Инесы, когда она увидит его, будет попытка убежать. Он запер дверь на ключ и положил его в карман.
Наконец наступил тот миг, от которого зависела вся его жизнь. Инеса слегка пошевелилась, вот-вот она должна была проснуться. Его осенила мысль стать на колени перед распятием, которое в Альколоте висело в ее комнате. Подняв отяжелевшие от сна веки, Инеса вообразила, что Фернандо умер в изгнании и что она видит перед собой его призрак.
Она застыла в кровати, выпрямившись и сложив руки.
— Несчастный, — тихо промолвила она дрожащим голосом.
Дон Фернандо, недвижно стоя на коленях вполоборота, чтобы видеть ее, указывал протянутой рукою на распятие; но от волнения он вдруг пошевелился. Инеса, совсем уже очнувшись от сна, внезапно постигла истину и кинулась к двери, которая оказалась запертой.
— Какая дерзость! — воскликнула она. — Уходите, дон Фернандо! — Она отбежала в самый дальний угол комнаты, к фонтану. — Не подходите, не подходите! — повторяла она срывающимся голосом. — Уходите отсюда!
В ее глазах светилось пламя чистейшего целомудрия.
— Нет, я не уйду, пока ты меня не выслушаешь. Вот уже два года я не могу тебя забыть. Всегда, днем и ночью, твой образ стоит перед моими глазами. Не ты ли поклялась на этом кресте, что вечно будешь моей?
— Уходите, — еще раз воскликнула она в гневе, — или я позову людей, и нас обоих убьют!
Она бросилась к звонку, но дон Фернандо опередил ее и сжал в своих объятиях. Дон Фернандо дрожал; Инеса это почувствовала, и силы, которые она черпала в своем гневе, покинули ее.
Дон Фернандо подавил в себе порыв любви и страсти; он весь проникся сознанием долга.
Он дрожал сильнее, чем Инеса, ибо чувствовал, что действует по отношению к ней как враг, но в ней он уже не встречал ни гнева, ни возмущения.
— Значит, ты желаешь гибели моей бессмертной души? — воскликнула Инеса. — Верь по крайней мере одному: я тебя боготворю и всегда любила тебя одного. Не было минуты в той ужасной жизни, которую я веду со времени замужества, когда бы я не думала о тебе. Это смертный грех. Я делала все, чтобы забыть тебя. Напрасно! Не ужасайся моему кощунству, мой Фернандо. Поверишь ли, в святом распятии, висящем тут, рядом с моей кроватью, я часто вижу не лик спасителя, который должен нас судить, а лицо того, кто напоминает мне клятву, которую я дала тебе, простирая к нему руки в моей комнате в Альколоте. Мы прокляты с тобой, прокляты навеки, Фернандо! — воскликнула она в порыве внезапного упоения. — Так будем же счастливы хоть те несколько дней, что нам еще осталось жить.