Супермодель и фанерный ящик. Шокирующие истории и причудливая экономика современного искусства
Шрифт:
Ажиотаж вокруг новых музеев привел к тому, что семьи правителей и состоятельные жители трех государств стали оживленно собирать предметы искусства. Покупатели из Катара и Абу-Даби приобрели девятнадцать из тридцати самых дорогих лотов во время продажи в парижском отделении «Кристи» коллекции Ива Сен-Лорана и Пьера Берже в 2009 году.
Считается, что именно в Катаре находятся картины Ротко из коллекции Меркина, распроданной в Нью-Йорке по судебному постановлению и принесшей 310 миллионов. Джейкоб Эзра Меркин собрал, по общему мнению, лучшую в мире частную коллекцию Ротко. Меркин был осужден за участие в пирамиде Бернарда Медоффа. Как рассказывают, русский коллекционер Роман Абрамович предложил за коллекцию 200 с лишним
До того именно катарское королевское семейство было тем таинственным покупателем, который приобрел «Белый центр (желтое, розовое и лиловое на розовом)» Ротко (White Center (Yellow, Pink and Lavender on Rose), 1950), проданный Дэвидом Рокфеллером через «Сотби» за 72,8 миллиона долларов в 2007 году. Предыдущий ценовой рекорд Ротко был 22 миллиона. В том же году семейство приобрело Фрэнсиса Бэкона за 53 миллиона и «Колыбельную весну» (Lullaby Spring) Дэмьена Херста 2002 года (зеркальный шкафчик с 6100 разноцветными пилюлями ручной работы) за 9,7 миллиона фунтов (19,2 миллиона долларов).
По словам некоторых дилеров, в Катар также уехали описанные в главе «Стефани» «Мужчины в ее жизни» Энди Уорхола (1962). Филипп Сегало в то время сообщил, что картину приобрел американец, но покупатель мог действовать по поручению другого лица.
Если годовой бюджет Абу-Даби на закупки искусства превышает общий бюджет двадцати пяти главных музеев США (опять же за исключением Гетти), то годовой бюджет Катара превышает бюджет Абу-Даби, если у него вообще есть какие-то границы.
Мощь новых катарских музеев стала всем очевидной в начале 2011 года, когда после смерти греческого коллекционера Георга Эмбирикоса его собрание разошлось по разным владельцам. Важнейшей его частью была культовая картина Поля Сезанна «Игроки в карты» 1902 года. Четыре его картины с игроками в карты находятся в крупных музеях: нью-йоркском Метрополитен, Музее Орсэ в Париже, галерее Курто в Лондоне и Фонде Барнса в Филадельфии.
Говорили, что ее приобрело Музейное управление Катара. Ее продажная цена, о которой много говорили в прессе, составила 250 миллионов долларов, что сделало ее самым дорогим произведением искусства в мире, на треть дороже следующего за ним. (Называлась разная цена; разница происходит из-за обменного курса, а также времени, когда сделка была окончательно оформлена, а не когда о ней было объявлено.)
250 миллионов долларов — крупное состояние по любым меркам. Стоят ли «Игроки в карты» таких денег? Вероятно, да, если покупатель мечтает превратить новый музей в мировую художественную достопримечательность. В любом университетском учебнике по истории искусств есть репродукция той или иной картины из этой серии.
Картина могла стоить и дороже. По слухам, два дилера — Ларри Гагосян и Уильям Аквавелла — предложили за нее от 220 до 230 миллионов долларов. Потом Катар сделал свою ставку, как говорят, с условием, чтобы решение было принято сразу же, без уверток и контрпредложений, «берете или расходимся». Попечители наследства Эмбирикоса это решение приняли.
Есть и другие недавние примеры того, как Катар приобретал предметы искусства. В 2009 году Музейное управление Катара купило «Портрет Айюба Сулеймана Диалло», освобожденного мусульманского раба, кисти Уильяма Хоара (1733) за 590 тысяч фунтов в лондонском отделении «Кристи». Правительство Великобритании отказало в выдаче разрешения на вывоз, чтобы Национальная портретная галерея могла ответить сопоставимой суммой и оставить портрет на родине.
Как правило, в таких случаях покупатель идет навстречу властям, от которых зависит разрешение на вывоз, и отказывается от работы. Вместо этого Музейное управление Катара отозвало запрос на вывоз картины. Портрет должен оставаться в Великобритании в течение требуемого 10-летнего периода ожидания, прежде чем управление снова сможет обратиться с запросом. По всей вероятности, картина будет выставлена в Национальной портретной галерее по бесплатному займу в обмен на обещание не противиться повторному запросу на вывоз.
Во втором примере участвует собрание искусства покойного французского коллекционера Клода Берри. Перед смертью в 2009 году Берри собирался пожертвовать часть коллекции Центру Помпиду в соответствии с французской системой налогов на дарение и наследство, которая допускает передачу предметов искусства в дар государству вместо уплаты налога на наследство умершего. Дар Берри включал восемь произведений, в том числе работу Лучо Фонтана и легкую скульптуру Дэна Флавина. Затем, как сообщает французский журнал Le Journal des Arts, два сына Берри получили предложение через дилера Филиппа Сегало, представляющего Музейное управление Катара. Оно на 50 процентов превышало сумму по оценке Центра Помпиду. Помпиду не смог или не захотел ответить контрпредложением. Сыновья получили деньги, французское правительство — свои налоги, а Катар — часть коллекции.
Новые музеи обычно возникают на вершине пирамиды: в самом ее низу широкое сообщество художников, художественных институтов, исследователей, кураторов и галерей, а выше сообщество коллекционеров. В какой-то момент государства или частные лица находят деньги, чтобы приобрести предметы искусства и здание под них; оно завершает пирамиду.
В Абу-Даби, Дубае и Катаре строятся перевернутые пирамиды. Живопись не входила в арабскую традицию, и музеи — западное изобретение. В этом регионе есть лишь одна высшая художественная школа (в Абу-Даби) и совсем немного кураторов, галерей современного искусства, пишущих о нем журналистов, художников и коллекционеров. Музеи придут первыми. Возможно, это будет трудная и долгая борьба. В 2012 году катарский Матхаф в среднем принимал по 1800 посетителей в месяц, меньше ста в день. Половину из них составляли иностранцы.
Китай — номер второй
В Китае с древних времен считалось, что искусство не менее ценно, чем философия, — что немаловажно, учитывая, как мы относимся к даосизму и конфуцианству. Искусство — это мощная и разнообразная традиция, будь то для императорского двора или необразованной домохозяйки. И его роль очень отличается от роли искусства на Западе.
Очень большой, этот Китай.
Через сорок минут после того, как я заселился в свой номер пекинского отеля, во время прогулки до соседнего квартала, чтобы размять ноги после долгого перелета, меня перехватил молодой человек лет двадцати с небольшим. После обязательного «Откуда вы приехали?» он пустился в зазывания: «Мистер, я художник, мои работы можно посмотреть тут недалеко. Окажите мне честь своим вниманием, мистер, зайдите посмотреть на них».
Может, сразу и не подумаешь, но это мошенничество, о котором меня предупреждали. Там недалеко действительно можно посмотреть картины, но только молодой человек — не художник; скорее всего, он работает за комиссию. Как говорят, у картин хорошая техника, но все это сделанные под копирку двойники известных шедевров. Такие же выставки с такими же картинами можно увидеть повсюду в городе по цене в пять (а то и пятнадцать) раз дороже, чем аналогичная картина стоила бы в кооперативе художников. Это местный эквивалент «Мистер, зайдите посмотреть на прекрасные ковры в магазине моего брата» где-нибудь в Стамбуле или Нью-Дели. Где еще, кроме Пекина и, может быть, Шанхая, туристу попытаются всучить современное искусство? «Окажите честь своим вниманием» — этот призыв дает хорошее представление о китайском рынке современного искусства.