Суворов
Шрифт:
Все военные вопросы в австрийской армии решал придворный совет – гофкригсрат. Даже в ту пору, когда во главе его стояли люди с громкой боевой славой – Монтекукули, Евгений Савойский, – гофкригсрат приносил больше вреда, чем пользы. Когда же распоряжаться в совете стала военная бездарность вроде премьер-министра барона Тугута (1734–1818), [108] вредное влияние гофкригсрата, пытавшегося во всех мелочах управлять из Вены армиями, находившимися на расстоянии многих сотен верст, достигло исключительных размеров.
108
Кроме Тугута, членами гофкригсрата были: Дитрихштейн, Тюрпин, Ламберт,
Ходить на помочах Суворов вообще не желал, тем более на австрийских. Он отказался посетить Тугута, объяснив этот отказ так: «Куда мне с ним говорить? Он моего не знает, а я его дела не ведаю». Когда к нему явились члены гофкригсрата, он отказался изложить им свой план кампании, сказав, что рассудит обо всем на месте. Тогда австрийцы привезли собственный план, предусматривавший оттеснение французов до реки Адды. Суворов перечеркнул его накрест, заявив:
– Я начну с Адды… А кончу, где богу будет угодно.
Разумеется, у него имелся уже план войны. Но Суворов всегда составлял свои планы в общих чертах, моментально видоизменяя их в зависимости от обстановки. Было здесь и еще одно соображение, которое он высказал своим приближенным:
– Если гофкригсрат узнает мои намерения, то через несколько дней о них будут знать и французы.
Это не были необоснованные слова. Фукс, секретарь Суворова (бывший в то же время агентом тайной экспедиции), писал: «Я сам нашел в бумагах у взятых в полон французских генералов подробнейшие сведения о предположениях австрийских, из Вены им сообщенные». Французские шпионы выкрали в Вене план движения корпуса Розенберга, и если бы Суворов не двигался гораздо быстрее, чем предполагалось, французы успели бы подготовиться гораздо лучше.
Опасение перед происками французских шпионов показывает, с какой серьезностью подходил Суворов к своим новым противникам.
Годы 1793–1799 были годами ошеломляющих побед французских армий. Оборванные французские солдаты несли на штыках своих новые идеи, всемирные лозунги свободы, равенства и братства. Воодушевленные этими идеями, взрывавшими закостенелые устои феодальных государств, французы сражались с невиданным энтузиазмом.
Правда, к концу XVIII века, во времена Директории и Бонапарта революционные войны Франции стали превращаться в войны захватнические. Впоследствии, когда Бонапарт сделался императором, процесс превращения оборонительных войн французской республики в захватнические достиг полного завершения.
«…войны великой французской революции начались как национальные и были таковыми. Эти войны были революционны: защита великой революции против коалиции контрреволюционных монархий. А когда Наполеон создал французскую империю с порабощением целого ряда давно сложившихся, крупных, жизнеспособных, национальных государств Европы, тогда из национальных французских войн получились империалистские, породившие в свою очередьнационально– освободительные войны против империализма Наполеона». [109]
109
В. И. Ленин. Соч., изд. 3, т. XIX, стр. 181.
Но в 1799 году французская армия была очень сильна – и в идейном и в организационном отношении. Во главе французских войск стояли талантливые военачальники, выдвинувшиеся благодаря своим дарованиям, а не вследствие знатности рода. Революция же создала новую военную систему; армии были легки и подвижны, они не везли с собой громоздких, обозов, а питались за счет местных средств. В условиях непрерывных боев, когда не было времени обучать солдат сложному маневрированию, стали часто применять энергичный удар холодным оружием; вместо линейного строя применялся строй глубоких колонн и цепей. Старая тактика, осмотрительная, робко выжидающая, сменилась бешеным натиском; французы с бестрепетной храбростью, часто истомленные и голодные, предпринимали атаки, стремясь прорвать фронт либо обойти
Только одна система обладала такой же силой: то была суворовская система. В тактическом отношении Суворов уже давно комбинировал линейный строй с колоннами; что еще важнее – он противопоставил французам такую же энергию, бесстрашие, подвижность и способность к лишениям.
Питт недаром настаивал на посылке Суворова. Старая тактика обанкротилась, но в суворовской тактике были предвосхищены все главные преимущества французов.
Выполнители этой тактики, русские солдаты, были воспитаны своим полководцем так, что и у них каждое усилие производилось с максимальным напряжением сил, и они дрались всегда по выражению Суворова, «как отчаянные… а ничего нет страшнее отчаяния». Иностранцы недаром отзывались, что русские батальоны «обладали твердостью и устойчивостью бастионов».
Предстояла гигантская борьба, и Суворов был далек от недооценки своего противника.
Нелегкая задача его становилась еще гораздо более трудной оттого, что большую часть вверенной ему армии составляли австрийские войска, а военная система австрийцев была в корне иной. Типичные представители «методизма», австрийцы силились все многообразие сражения вместить в узкие рамки кабинетной диспозиции. «Die erste Kolonne marschiert», [110] как осмеивал много лет спустя эту систему Лев Толстой. Австрийцы предпочитали быть побитыми, но по правилам военной науки. Суворов же делал выбор в пользу «знатной виктории», хотя бы и противоречащей теории. Австрийцы избегали крупных потерь, уклоняясь от сражения, а русский полководец не признавал «ретирады» и считал, что часто кровавый бой есть кратчайший путь к миру.
110
«Первая колонна марширует»
В своих обращениях к солдатам он пояснял, что случилось «большое злое дело», что «бездарные и ветреные французишки» своего короля «нагло до смерти убили», и вследствие этого возникла война.
В какой-то мере он, несомненно, и сам верил в подобное объяснение причин войны. Австрийское же правительство стремилось «ниспровергнуть беззаконное правление» во Франции в целях обеспечения феодально-консервативного режима в Австрии; при этом оно ставило перед собой непосредственно захватническую цель: завладеть рядом итальянских провинций. Суворов был неподходящим партнером в этой игре, и австрийцы соответственно с этим определили отношение к нему.
Суворовский план кампании против могущественного противника отличался исключительной глубиной и целеустремленностью и может служить прекрасным образцом его стратегии. Австрийский император ставил перед ним задачу обезопасить австрийские владения в Италии и территорию самой Австрии. Но Суворов смотрел на предстоящую кампанию иначе: как на необходимый первый этап борьбы, как на подготовку решительного удара, который должен перенести военные действия к берегам Сены. Суворов имел в виду организовать в дальнейшем общее наступление на Францию и привел в соответствие с этой главной своей идеей все мероприятия. Наступление в Италии должно было отвлечь силы неприятеля из Швейцарии и из долины Рейна и тем содействовать активности союзников на этих театрах войны. Исходя из этого, Суворов выбрал главное операционное направление на Брешию – Милан: захват Милана означал перерыв сообщений между французскими армиями, действовавшими в Италии и в Швейцарии; Суворов же устанавливал связь с рейнской и швейцарской группировками австрийцев (в Швейцарии имелся русский корпус) и одновременно приближался к Савойе, через которую он намеревался совершить вторжение во Францию.