Суворов
Шрифт:
26 января армия двумя колоннами вступила в Россию.
Сохранились сведения, что, вернувшись из Швейцарии, Суворов очень тревожился о том, как будет воспринято безрезультатное окончание похода, не умалит ли оно его полувековой военной славы. Но опасения его были напрасными. Было ясно до очевидности, в чем крылась действительная причина неудачных результатов похода, а проявленные им самим и всей армией необыкновенные стойкость и мужество только укрепили за Суворовым и его войсками мировую славу.
Павел I присвоил Суворову чин генералиссимуса всех российских военных сил и посылал ему необычайно дружеские письма. «Извините меня, что я взял на себя преподать вам совет…», «Приятно мне будет, если вы, введя в пределы российские войска,
Европейские государства соперничали в выражении внимания и восхищения Суворову. Австрийский император – не без больших, правда, дебатов в гофкригсрате – прислал ему большой крест Марии-Терезии; баварский курфюрст, сардинский король, саксонский курфюрст осыпали его наградами. Курляндская принцесса была помолвлена с Аркадием Суворовым. Лорд Нельсон в письмах уверял Суворова, что «в Европе нет человека, который бы любил вас так, как я». [136]
Русский посол в Лондоне Воронцов уведомлял, что в Англии имя Суворова «произносится не иначе, как с энтузиазмом».
136
Суворов очень вежливо отвечал на письма Нельсона, но его всегдашнее критическое отношение к людям не изменило ему и здесь. Однажды, когда Нельсон, вместо того чтобы принять активное участие в операциях, оставался в бездействии вместе с леди Гамильтон в Палермо, Суворов написал ему: «Палермо не остров Цитера» («Москвитянин», 1844, № 9, стр. 153).
Лорд Гренвиль заметил: «Именно так следовало бы вести войну повсюду», и, касаясь полученных сведений о новых происках Австрии, добавил: «… а не парализовать политическими интригами храбрую армию, которая горит желанием померяться с врагом».
В этом звонком хоре слышались, правда, и другие голоса. Массена напечатал самовлюбленную реляцию, в которой силился изобразить русскую армию уничтоженной им; во Франции выпускались пасквили и памфлеты против старого полководца. Суворов опубликовал веское опровержение реляции Массены, а пасквили читал с удовольствием и справлялся, нельзя ли переиздать эти «бранные бумажки».
Хотя кое-кто склонялся к мнению, что стратегические дарования Суворова менее велики, чем его несравненный гений тактика, но все признавали его великим полководцем, отмечая, что он не был побежден ни в одном крупном сражении, что под Рымником он с 25 тысячами человек победил до 100 тысяч, под Козлуджи с 8 тысячами разбил 40 тысяч, а под Треббией с 22 тысячами победил 33 тысячи.
В юношеских мечтах своих видел Суворов такую славу. Но она пришла слишком поздно: он чувствовал уже холодное дыхание смерти, воспоминания его хранили тяжкий груз обид и несправедливостей, которым он не раз подвергался в своей жизни. Лучи этой славы казались ему теплыми, но не обжигали его.
Все же он был в это время очень весел и подвижен. Январь 1800 года он провел в Праге. [137] В последний раз ему удалось превозмочь болезнь, и он часами играл в жмурки, в фанты, в жгуты, строго соблюдая правила игры и внося в нее мальчишеский задор. Он заставлял немцев выговаривать трудные русские слова, подолгу повествовал
137
Пребывание Суворова в Праге совершенно не освещалось в нашей литературе. Кое-какие сведения о нем приведены в № 7 журнала «Славяне» за 1944 год. В честь великого полководца население Праги устроило торжества, хотя он сам уклонялся от них. Все же он присутствовал на спектакле группы Гвардасони. Его появление было встречено овацией. Спели кантату в ярких лучах появилась надпись «Viva il principe Suvo– rov!» («Да здравствует князь Суворов!»). Багратион дал ответный бал.
По пути из Праги чехи всюду встречали Суворова с радостью. В Высоком Мыте местное стрелковое общество склонило перед ним свое знамя.
138
Лаудон (1717–1789) – австрийский генералиссимус успешно воевавший против Пруссии.
– Зачем это? Когда меня похоронят, пусть напишут просто: «Здесь лежит Суворов».
Ко дню выступления русских войск из Чехии в Россию он почувствовал себя нездоровым. В Кракове он сдал командование Розенбергу и поехал вперед. Прощание с войсками было тяжелым. Полководец не мог произнести ни одного слова из-за подступивших к горлу рыданий. Солдаты безмолвствовали, понимая, что в последний раз видят Суворова.
Он еще был жив, но имя его уже стало достоянием легенды. Идя в поход, солдаты пели:
Число мало, но в устройстве, И великий генерал. Как равняться вам в геройстве, Коль Суворов приказал. Казаки, карабинеры, Гренадеры и стрелки Всякий на свои манеры Вьют Суворову венки.Новобранцы, приходя в полк, жадно слушали бесконечные рассказы ветеранов о любимом полководце.
Здравствуй, здравствуй, граф Суворов, Что ты правдою живешь… Справедливо нас, солдат, ведешь…Справедливость в то время солдаты видели редко, и потому такой искренностью дышали слова их песни:
С предводителем таким Воевать всегда хотим.Двенадцать лет спустя, когда русскому народу пришлось отстаивать свою национальную независимость в борьбе против Наполеона, русская армия, возглавлявшаяся Кутузовым, вдохновлялась памятью о великом его учителе – Суворове, его заветами и боевыми традициями.
А сам полководец, слабея с каждым днем, медленно подвигался к Петербургу. Ему было известно, что для встречи его выработан торжественный церемониал придворные кареты будут высланы в Нарву, въезд в столицу будет ознаменован пушечной пальбой и колокольным звоном, в Зимнем дворце приготовляются апартаменты для него. Все это тешило старика, поддерживало его дух, который, как всегда, был главной опорой его против болезни.
Тем не менее, пришлось отсрочить приезд в Петербург. Суворову стало хуже, и его, совсем больного привезли в Кобрино. Император немедленно отправил к нему лейб-медика Вейкарта. Суворов лечился по-обычному неохотно.