Суженый-ряженый
Шрифт:
– А ты прости, - щеки у бабушки загорелись от досады на саму себя, но Анюта, ничего не подозревая, продолжала делиться.
– А вдруг из дома совсем уйдет?
– Даже в голову не бери. Вот хлебнет чай с моим «лекарством», вмиг в себя придет. С вареньем пахучим смешай, лучше с малиновым.
Бабушка сунула в руки Анюте бутылку, а сама долгим взглядом посмотрела на меня. Я вздохнула. Не люблю я этого делать, но Стрижиху было жалко, да и бабулину оплошность следовало исправить.
– Давайте попрощаемся, тетя Нюра. Я в город надолго, может весной только увидимся, - я потянулась к ней и поцеловала в мягкую щеку.
Стрижиха, обняв меня, счастливо засмеялась.
– До чего же ты, Василиса, хорошая девушка. С тобой рядом легко и все проблемы кажутся пустяшными.
Я едва дождалась ее ухода.
А после стояла, наклонившись над ведром, жалея, что наелась пирога, иначе меня не рвало бы так долго и так мучительно. Забирать людскую боль противоестественно для ведьмовской натуры. Но зато Анюта легко простит измену мужа, а вскоре и вовсе перестанет мучиться. Ни ревности, ни упреков. Эти двое не виноваты. Это бабушка продала приворот, не выведав, что его хотят применить к женатому. Не знаю, как другие, но мы, Себяжские ведьмы, блюдем кодекс чести.
– Давай я расчешу тебя, - бабушка подошла ко мне с гребнем.
После колдовского отката банька - самое то. Легкая телом, вкусно пахнущая летними травами, сидела я на табуретке, укрывшись лишь простыней, а ласковые руки заплетали длинную косу, которую я растила с самого детства.
– До сих пор простить не могу, что твоя мама постриглась. Сама себя уничтожила. Сил колдовских, что с детства копятся, разом лишилась.
Бабушка впервые заговорила со мной о маме. Прежде тема родителей была под запретом. Я знала лишь, что расстались они.
– Ба, а почему она решилась косу отрезать?
– Глупость несусветная. О тебе совсем не думала. Как ребенка научить колдовству, если сама им не владеешь? Нашу премудрость на пальцах не объяснишь.
– Потому она меня к тебе отправила?
– Я сама забрала. И запретила к тебе приближаться. Чтобы глупостью не заразить.
– И я никогда ее не увижу?
– Вот когда войдешь в ведьмовской возраст, это по людскому измерению двадцать годочков, сама решишь. До тех пор ни-ни.
Когда я оказалась в Себяжском лесу, мне было всего три года. Я совсем не помнила маму. Лишь какой-то расплывчатый образ светловолосой женщины в красном платье - рукав фонарик, летящая юбка солнце-клеш. И все.
– Я похожа на нее?
– И да и нет. У тебя волосы светлые, а у нее словно в пшеничное зерно добавили гречихи, и глаза у нее карие, а у тебя как небо в хмурый день. Да и росточком ты повыше будешь, смотри, уже меня на голову переросла.
– Она красивая?
Бабушка вздохнула.
– Эта красота и сгубила. И за тебя я переживаю. Когда ты в городе, места себе не нахожу. Если уж наши лесные охламоны этакое сумасбродство учудили, городские, наверное, вовсе прохода не дают?
– Ба, не переживай. Я в городе морок на себя накидываю. Мне здешних уроков хватило.
– Ну-ка, покажись.
Я закрыла лицо ладонями, потом медленно опустила их вниз, перекрещивая руки, прошлась по плечам, оглаживая себя до самых кистей, и напоследок крепко сцепила пальцы в замок.
– Молодец, хорошо придумала, - бабушка придирчиво оглядела коротко стриженные темные волосы, нос картошкой, тонкие губы, ставшую плоской грудь.
– Жаль, что морок только на людей действует. Кабы наши твою истинную красоту под ним не видели, глядишь, и в лесу осталась бы.
Я только улыбнулась в ответ.
– Пора мне, бабушка. Теперь недели через две приеду.
– Как? На Рождество не явишься покуролесить? По деревням прошлись бы, как бывало, поколядовали.
– Нет, сессия на носу. Надо бы позаниматься, - прокряхтела я, заправляя джинсы в высокие сапоги. Снега в лесу полно, того и гляди провалишься в сугроб.
– Сессия! Далась тебе эта учеба. Кем бы ты ни стала, все равно в лесу окажешься. Здесь твое место, - бабушка подняла воротник моего полушубка и, как в детстве, крепко подвязала шарфом.
– Зато буду травки-муравки со знанием дела собирать, - я обняла ее на прощание.
Город встретил слякотью подтаявшего снега, шумом сплошного транспортного потока, перемигиванием светофоров. Как только автобус пересек городскую черту, болезненный узел, что скручивал мое нутро, тут же ослаб.
– Я дома, дома, - прошептала я, успокаивая того, кто привязал меня к себе невидимыми нитями. Будто слыша меня, он их совсем отпустил, и на душе стало так хорошо, что я заулыбалась.
На крыльях летела на свой этаж, испытывая необъяснимое счастье. Больше книг на сайте кnigochei.net Если бы не боялась напугать соседей, я бы даже запела. Ничего не видя, ничего не слыша, кроме стука собственного сердца, я со всего маха врезалась в идущего мне навстречу человека и повалилась вместе с ним на лестничную площадку.
– Ого, - произнес голос лежащего подо мной мужчины.
– Хорошо, что это вы, а не вредная старушка из сорок седьмой квартиры.
«Вредная старушка» - это ласковый эпитет к бомбообразной старухе весьма сварливого нрава, которая легко могла огреть по спине клюкой за незначительный проступок.
Обладателя приятного баритона я смогла разглядеть, лишь стащив съехавшую на нос вязаную шапочку: смеющийся взгляд светлых глаз, взъерошенные русые волосы, растянутые в улыбке губы. То ли во мне еще кипело ощущение счастья, то ли я все-таки, падая, ударилась головой, но я потянулась к этим губам.