Свадьбы
Шрифт:
– Я всегда стою за скорую войну. Если завтра Азов падет, значит, меньше затрат за ведение войны. Нынешние войны безумно дорогие.
– Я приветствую решение идти приступом на город, - высказался евнух Ибрагим.
– Мне доносят, что каждый день в Азов пробирается не меньше десяти-пятнадцати пловцов. Казаки прячут одежду и оружие в кожаный мешок и с тростинкой плывут вниз по течению до Водяной башни, где выскакивают на берег и беспрепятственно уходят в город.
– Что ж, эти две-три сотни безумцев погибнут завтра со всем
– Великим?
– засмеялся Василий Лупу.
– Великим!
– захохотали анатолийские командующие, не бывшие в первом бою.
Атаман великого Войска Донского Осип Петров стоял в одном из подвалов цитадели, и перед ним стояли куренные атаманы и есаулы.
– Слово мое такое, - разжал свои железные челюсти Осип Петров.
– Против цитадели у них самая большая гора. На горе этой самые сокрушающие пушки. Подкоп под эту гору сделан. В третьем часу мы гору ту взорвем - это знак. Всем войском идти на вылазку. Бить турок беспощадно. Коли захватим порох - порохом тем развеем насыпи. В два часа ночи собираемся у Иоанна Предтечи на молитву. Ступайте, атаманы, готовьте соколов своих к смертному вылету.
Вперед выступил Худоложка.
– Турки под шумок ведут к стенам семнадцать подкопов. Полдюжины подкопов утром под стенами будут.
– За подкопами в оба уха. Взорвете в три часа вместе с горою.
– Коли раньше они поспеют?
– Сам знаешь, Худоложка, что делать.
– А что делать? Подкоп на подкоп и - врукопашную.
– Войско Донское великое за вас молится.
– Новолуние! Как много надежд. Но что себе мы скажем, когда вода времен источит, словно льдинку, осьмушку последнюю еще одной луны?
Хан Бегадыр произнес это, выйдя из шатра. У входа в шатер на страже стоял сеймен.
– О!
– удивился Бегадыр.
– Сегодня мой покой оберегает славный Амет Эрен.
Амет Эрен стоял не шелохнувшись.
– Поговори со мной, воин, я разрешаю!
– сказал часовому хан.
– Не правда ли, поэзия и война имеют сходство. Без вдохновения не победишь. Правда, в одном случае смертного врага, а в другом - бессмертное время.
– Великий хан, я только воин. Мудрость мне недоступна, - ответил Амет Эрен.
– Новолуние! Как много надежд… - повторил хан.
– О аллах! Я позабыл, как дальше. Сочинить столь прекрасные стихи и забыть.
– Великий хан, я помню. Новолуние! Как много надежд, но что себе мы скажем, когда вода времен источит, словно льдинку, последнюю осьмушку еще одной луны?
– О!
– воскликнул Бегадыр.
– Идем в шатер, я запишу.
– Великий хан, я не могу оставить поста. Мы на войне.
– Ты прав, воин. Тысячу раз прав!
– Хан убежал в шатер, вернулся с писчими принадлежностями и, сидя на пороге шатра, записал стихи.
– Я награжу тебя, - сказал хан Амет Эрену.
– Тебя скоро сменят?
– Через полчаса.
– Хорошенько отдохни. Завтра войска пойдут на приступ. Ты, Амет Эрен, поведешь в бой моих сейменов. Ты раньше турок должен будешь подняться на стену и водрузить мое знамя. Имя твое, имя великого воителя, останется в веках так же, как и мое имя. Но я славе воина предпочитаю славу поэта. Я сам воспою твой подвиг, Амет Эрен!
Заснуть Амет Эрену в ту ночь перед большой битвой удалось не сразу. Когда он сменился с караула и шел спать, со стороны Дона шум, вопли, стрельба. В палатку братья притащили разрубленного почти надвое брата.
– Их выплыло трое, - рассказали братья.
– Двоих мы убили. Третий убил нашего Аскера и убежал в Азов.
Амет Эрен посидел возле умиравшего брата, дождался смерти.
– А теперь спать, - сказал он.
– Всем. Завтра идем па приступ. Великий хан приказал вести сейменов мне.
Он лег в углу палатки и заснул.
А казаки в Азове уже проснулись. В ушах звенело от позабытой тишины. Турки прекратили стрельбу.
На стены поднялись женщины. С ними оставили Наума Васильева. Еще оставались в городе люди Худоложки, хозяева подземелий.
Казаки собрались у развалин Иоанна Предтечи. Часть кровли и купола рухнули, и Саваоф - неистовый старец, занесший руки над миром, благословляя мир, глядел с треснувших небес с укором.
Глаза бога устремлены были на стан врага. И казаки увидали это.
– О господи!
– взмолился отец Варлаам, простирая руки к Саваофу.
– Остави, ослаби, прости, боже, прегрешения наша, вольная и невольная, яже в слове и в деле, яже в ведении и в неведении, яже во дни и нощи, яже в уме и в помутнении: вся нам прости, яко благ и человеколюбец.
Здесь поп оборвал молитву, которая должна быть глаголема наедине, ныне пе стало тайн у казаков друг от друга.
Бросились они друг к другу, обнимались и просили прощения, потому что на смерть шли, тремя тысячами па триста тысяч. Простившись, стали казаки в полки, без команд и без всякого слова вышли через подкоп в ров и поползли к земляной горе.
И когда дрогнула земля, качнулось небо и поднялся прах, закрывая зарю, устремились казаки на неисчислимую турецкую силу.
Глава шестая
Иван со Смиркой сидели в подкопе и ждали турок. Смирка был слухач. Он навел свой подкоп на турецкий, и теперь оставалось ждать. У казаков с собой были длинные прямые кинжалы. Стрелять нельзя, не дай бог в пороховую бочку угодишь. Турки небось спешат, порох за собой в подкоп тянут.
Смирка сжал Ивану плечо. Иван погасил лампадку. Турки возились совсем рядом, как за перегородкой.
“Все, - подумал Иван.
– Вот где дни пришлось закончить. Ни свету, ни воздуху, и ноги протянуть негде будет”. Турки возились торопливо, и тогда Смирка опять сжал Ивану плечо. Иван взмахнул ломиком и ударил, вкладывая всю силу и всю тяжесть своего большого тела.