Свадебные колокола

Брокуэй Конни

Его руки скользнули вверх, остановившись там, где начиналась округлость грудей. Ее тело выгнулось. Самую малость. Совсем немного, но достаточно, чтобы прикоснуться грудью к его пальцам.

Он оторвался от ее губ, убрал руки подальше от искушения и взял ее за предплечья.

— Это и называется «потерять голову»? — насмешливо спросила Эви.

— Нет, — ответил он таким резким тоном, какого она у него раньше не замечала.

Она кивнула, восприняв его тон как заслуженный упрек. Она задала глупый вопрос. В свои двадцать пять лет она ничего не

понимала, была настолько неискушенной в любовных играх, что даже не знала, куда девать руки, когда ее целует мужчина. Руки ее висели, словно гири на старинных часах, тогда как все остальное тело тянулось к нему, как будто желая, чтобы он вобрал его в себя.

На лице его застыло непроницаемое выражение. Гнев? Пожалуй. Но почему он рассердился? Она еще никогда не видела Джастина в гневе. Он бывал недовольным. Раздраженным. Но не сердитым.

Свои прекрасные зеленовато-голубые глаза он полуприкрыл, губы плотно сжал. Ну почему она во всем этом ничего не смыслит?

Он раскрыл ворот ее платья, который почему-то оказался незастегнутым. Большой палец скользнул под кружево и нащупал пульс у основания горла, а остальные пальцы обхватили ее шею под густой копной волос. Отклонив назад ее голову, он подушечкой большого пальца уловил замирающие удары пульса.

Она еще никогда в жизни не чувствовала себя такой женственной и вместе с тем такой возмутительно неумелой как женщина.

— Вы были правы, — изо всех сил стараясь казаться объективной, сказала она прерывающимся голосом.

Его большой палец принялся медленно описывать круги по ее грудной кости, разжигая огонь во всем теле. Ресницы ее затрепетали под стеклами очков, как крылья пойманной бабочки. Он не потерял голову; что-то неразборчиво пробормотав, он вдруг крепко прижал ее к груди, запустив пальцы в ее волосы, и впился губами в ее губы.

И вот тогда… Тогда ее руки нашли, что им делать. Тихо всхлипнув, она обвила ими его шею. Ее губы раскрылись, причем не как-нибудь робко, а полностью, желая получить что-то большее… что-то… Ах! Да! Вот оно!

Его язык проник глубоко в ее рот, лаская гладкую внутреннюю поверхность щек, прикасаясь к ее языку, заставляя звучать в ответ каждую струнку ее организма. Вот какова черная икра!

— Эви, — прошептал он.

Она слышала лишь нежные, влажные звуки грешных, пьянящих поцелуев. Его руки обвились вокруг ее талии, и она откинулась назад, заставляя его последовать за ней, прижимаясь бедрами к его бедрам.

Выругавшись, Джастин оторвался от губ Эвелины. Он содрогнулся от еле сдерживаемого желания и с шумом втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Он прижался к ней, испытывая сильнейшую эрекцию. Она вздохнула в сладкой истоме, как изнеженная кошечка, и призывно, как заправская кокетка.

Ее губы тронула улыбка. Невинная, грешная, несведущая и абсолютно все понимающая. Ему хотелось впиться зубами в ее пухлую нижнюю губу. Ему хотелось большего. Хотелось увидеть нежные, округлые груди, которые он ощущал под своими пальцами. Он хотел почувствовать ее на вкус, раздеть

ее, поиграть с ней. Войти внутрь ее тела.

— Еще.

Он немного переместил ее, поддерживая равновесие одной рукой, и запустил другую руку под лиф платья. Пальцы его прошлись по грудной кости, словно играя на свирели. Все ее тело пело. Она затаила дыхание, замерев в ожидании продолжения.

Он опустил голову и расстегнул еще одну пуговицу, потом еще одну. И еще. И наконец раскрыл платье и обнажил порозовевшую грудь с нежно просвечивающими сквозь кожу, как на редком мраморе, венами. Грудь полненькую, хорошо развитую.

Он провел пальцами по соску и почувствовал, как он напрягся и затвердел, словно жемчужина. Его губы прижались к соску в страстном поцелуе.

Она издала какой-то горловой звук. Спина ее выгнулась еще сильнее, предлагая грудь. Он остановился, не отнимая язык от соска и дрожа от напряжения в результате такого самоограничения.

— Джастин?

Она запустила пальцы в его шевелюру, заставляя его наклониться и продолжать целовать ее. Она не могла говорить. Вместо слов из горла вырывались лишь судорожные вздохи.

Да что там говорить! Она даже телом своим не могла больше управлять. Он сам перемещал ее тело, которое становилось то безжизненным, то возбужденным, то беспокойным, то вялым, открываясь для все новых и новых наслаждений. И вдруг неожиданно такие великолепные поцелуи прекратились.

Она открыла глаза и увидела, что он расстегивает маленькие жемчужные пуговки на ее сорочке. Его загорелая, такая мужская рука резко контрастировала с белизной ее кожи. Его взгляд был сосредоточен на ее теле, которое он пытался оголить…

Ее тело. Ее маленькое, тощенькое, недоразвитое тело.

Сквозь дымку чувственных наслаждений до сознания добралась первая волна паники. Отыскав его запястья, она сжала их, не позволяя ему раздевать ее. Он встретился с ней взглядом и понимающе кивнул.

Она права, что запаниковала. Он пришел в себя. Такой мужчина, как он, ожидает, наверное, большего. Большего опыта. Чего-то более изысканного. Более женственного. И крылышки, которые, как ей показалось, расправились за ее спиной, вновь сложились, обратив ее в темный маленький комочек.

— Конечно, вы правы, — пробормотал он, старательно водворяя на место полы ее лифа. — Вы, должно быть, считаете меня последним мерзавцем. Извините.

Он поднял ее на ноги, отступил на шаг и отвернулся.

— Вы сможете простить меня? — спросил он, тяжело дыша. — И будете ли вы снова чувствовать себя в безопасности рядом со мной? Нет. Разумеется, нет. Что за глупый вопрос.

Он прошелся взад-вперед по неровному каменному полу, отбрасывая тень на покрытую плесенью дальнюю стену.

— А если я пообещаю никогда больше не прикасаться к вам?.. — осведомился он. — Я бы уехал, клянусь вам, я бы уехал. Но если бы только я мог объяснить вам…

— Я понимаю, — ответила она. Ее голос звучал так разумно, так спокойно, несмотря на то что внутри ее все дрожало.