Сварогов

Шуф Владимир

Хороши фигуры две...

Кавалеры пестрой сеткой

Бабочек ловили в плен!
– -

– - Положительно бал редкий!
–

Восхищалася Элен.

XXXII

– - Будь, mesdames, я символистом, -

Встал Сварогов, - то давно

Я на фоне золотистом

Написал бы вам панно.

Что-нибудь в подобном стиле.

Ваш воздушный котильон:

Тут бы с бабочками были

Мотыльки, -- лазурный сон!

В роди Зичи: тени, грезы,

Мимолетные мечты...

Бабочки, фиалки, розы

Самой райской красоты!

– - Ну, а подпись под картиной?

– - Эпиграмма!. Так ли, князь?
– -

И Сварогов из гостиной

Вышел, дамам поклонясь.

XXXIII

С ним и я прощусь покуда.

Кончив первую главу,

Я несу, содеяв худо,

Вам повинную главу.

Каюсь, грешный, перед вами:

Страстью к рифмам обуян,

Замышляю я стихами

Написать большой роман.

Мы теперь привыкли к прозе,

Рифм не любим мы читать,

Разве в самой малой дозе,

А не песен двадцать пять.

Эти стопы и цезуры

Надоели, скучен стих, --

И среди литературы

Голос муз печально стих.

XXXIV

Помню, в Греции далекой

Древний видел я Парнас.

Величавый, одинокий

Он в лучах вечерних гас.

Был он в девственной одежде

Белоснежной чистоты.

Но не видно муз, как прежде, --

Скрылись музы и мечты!

Миф исчез воздушной сказкой,

На Парнасе рифм не ткут, --

Знаменитый сыр Парнасский

Нынче делается тут.

Так и мы забыли грезу,

Изменился вкус у нас,

И готовит сыр и прозу

Поэтически Парнас.

ГЛАВА ВТОРАЯ

НИНА

Sic in amore Venus simulacris ludit amantis.

Lucretius Carus "De rerum natura".

Un artiste, un heros ne dйpend pas

essentiellement de, son milieu, de

sa race, de son pays.

Hennequin.

I

Точно старые педанты,

Привиденья скуки злой,

Или злые тени Данте,

Обрисованные мглой, --

Ряд деревьев поседелых

В окна чопорно глядит,

И, порой, ветвей их белых

Нестерпимо скучен вид.

То в стекло стучат с тревогой,

Как рукою ледяной,

То покачивают строгой,

Многодумной сединой...

Но вниманья очень мало

Уделял Сварогов им:

Пламя весело пылало,

И вился в камине дым.

II

Жил тогда на Итальянской

У себя в квартире он.

Рядом с саблей мусульманской,

В синем бархате ножён,

Там оружие Востока

Красовалось на ковре:

Ятаган в стихах пророка,

Сталь Дамаска в серебре.

Инструмент, звучавший странно,

Был повешен над тахтой...

Янтари, чубук кальяна,

Ткань с узорной пестротой --

Уносили мысль и взгляды

Вдаль от северной страны,

В светлый край Шехеразады,

В царство солнца и весны.

III

"Тысяча одною ночью"

Порожденный снов игрой,

Появлялся там воочью

Дух уродливый порой.

В красной феске, странный, черный,

Он бродил из зала в зал,

И, на зов явясь проворно,

За портьерой исчезал.

Скаля зубы, скорчив мину

И явив усердья пыл,

Верно, точно Аладдину,

Он Сварогову служил:

Приносил в кальян душистый

Красный уголь, брил и мёл, --

Дух усердный, хоть нечистый,

Камердинер и посол.

IV

Был Свароговым из Крыма

В Петербург он привезен.

С господином нелюдимо

Жил в пустой квартире он.

Весельчак, татарин родом,

Балагур и зубоскал,

Он, хоть был в руке уродом,

Страшной силой обладал.

С ним делил Сварогов скуку,

Звал шутя своим "рабом", --

Барину целуя руку,

Он руки касался лбом.

Чуть смеркался день туманный,

Петь любил он, в угол сев,

И Сварогову гортанный,

Грустный нравился напев.

V

Пуговку звонка потрогав,

Бросив свой цилиндр на стол,

– - Эй, Мамут!
– позвал Сварогов

И чрез зал к себе прошел.

Голос заспанный ответил:

– - Чагардын-мы, эффендим?*