Сверхновая американская фантастика, 1996 № 08-09

Каннингем Патриция Элизабет

Но Хасон упорствовал. Хасон не был плохим парнем, он просто был Хасоном. Тихим и задумчивым, но порой без всякой причины становился буйным, громкие звуки яростно рвались из его горла. Порой и я ощущал то же, что и Хасон — мне хотелось кричать и плакать; только я всегда сдерживался.

Заглянув в глаза его матери, я заметил, как они печальны. «Спасибо», — сказал я и вернулся домой. Ожидая, пока отец возвратится с Ультимой, я работал в саду. Каждый день я должен был работать по саду. Каждый день я отвоевывал у каменистой почвы холма несколько футов земли, годной для обработки. Земля льяносов была тяжела для земледельца, добрые земли лежали вдоль реки. Но моей матери хотелось иметь сад, и я работал, чтобы порадовать

ее. У нас уже росло немного чилийского перца и помидоры. То был нелегкий труд. От вечного выгребания камня кровоточили пальцы, и казалось, что на квадратный ярд почвы выходит по тачке чистого камня, который приходилось свозить к стенке, служившей забором.

В ярко-синем небе стояло раскаленное солнце. Тень от облаков не появится до полудня. Пот прилипал к моему смуглому телу. Я услыхал звук грузовичка, и обернулся поглядеть, как взбирается он по пыльной козьей тропе. Отец возвращался с Ультимой.

— Mama! — позвал я. Мать выбежала наружу, за ней следом — Дебора с Терезой.

Я боюсь, — послышался взвизг Терезы.

— Нечего бояться, уверенно заявила Дебора. Мать говорила, что в Деборе слишком много от крови Маресов. Глаза и волосы у нее были черные; к тому же она всегда была слишком порывистой. Она провела уже два года в школе и говорила только по-английски. Она обучала и Терезу, и половину из того, что она говорила, я не понимал.

— Madre de Dios [22] , да ведите же себя пристойно! — выбранила их мать. Грузовичок остановился, и она бросилась встречать Ультиму.

— Buenos dias le de Dios Grande [23] , — вскричала мать, улыбаясь, обнимая и целуя старую женщину.

— Ай, Мария Луна, — улыбалась Ультима. — Добрый день во славу Господа и тебе и твоей семье. — Ее волосы и плечи скрывал черный платок. Лицо было коричневым и в сильных морщинах. Улыбка обнажала ее коричневые зубы. Я припомнил свой сон.

22

Матерь божья! (исп.).

23

Добрый день, во имя Господне (исп.).

— Идемте, идемте, — мать выталкивала нас вперед. Приветствовать старших было в обычае. — Дебора! — позвала мать. Дебора выступила вперед и взяла сморщенную руку Ультимы.

— Buenos dias, Grande, — улыбнулась она, и даже слегка поклонилась. Потом мать вытолкнула Терезу и велела той приветствовать Почтеннейшую. Мать моя просто сияла. Приличное поведение Деборы удивило ее, но порадовало, ибо о семье судят по ее воспитанникам.

— Что за славных дочерей вы вырастили, кивнула Ультима матери.

Ничего приятнее этого она не могла услышать. С гордостью поглядела она на отца, что стоял, опираясь на грузовичок, наблюдая за этим знакомством.

— Антонио, — промолвил он только. Я выступил вперед и принял руку Ультимы. Заглянув в ее ясные карие глаза, я содрогнулся. Пусть лицо ее было старым и сморщенным, глаза оставались ясными и искрились, точно глаза ребенка.

— Антонио, — улыбнулась она. Взяла мою руку — и я ощутил силу вихря, что пронесся мимо. Взгляд ее охватил окружавшие холмы и благодаря ему в нем я впервые заметил дикую красу наших холмов и магию изумрудной реки. Ноздри мои задрожали, когда я ощутил, как песнь пересмешников да гул кузнечиков сливаются с пульсом земли. Четыре страны света, протянувшись по равнинам, сошлись на мне, и слепящее солнце зажглось в душе. Песчинки у ног, и солнце, и небо вверху, словно стали единым, странным, целостным бытием.

Слезы подступили к горлу, мне захотелось кричать и взлететь от той красы, что я обрел.

— Антонио, —

я почувствовал, что мать подталкивает меня. Дебора захихикала, потому что сама она все сделала верно, а я, который был материнской надеждой и радостью, стоял беззвучно.

— Buenos dias le de Dios, Ultima, — пробормотал я. В глазах ее я прочел свой сон. Я увидел ту старуху, что приняла меня из материнского чрева. И я понял, что ей ведома тайна моей судьбы.

— Антонио! — мать потрясло, что я назвал гостью по имени, вместо того, чтобы величать Почтеннейшей. Но Ультима подняла руку.

— Пусть будет так, — улыбнулась она. — Это последний из детей, что я приняла из твоего чрева, Мария. Я знаю, что между нами появится близость.

Мать, начавшая было бормотать извинения, замолкла. — как пожелаешь, Гранде, — кивнула она.

— Я пришла, чтобы провести здесь остаток своих дней, Антонио, — сказала мне Ультима.

— Ты никогда не умрешь, Ультима, — ответил я. — Я стану беречь тебя. — Она отпустил мою руку и засмеялась. Тут отец сказал:

— Pase, Grande, pase. Nuestra Casa es su casa [24] . Слишком жарко стоять на солнце…

24

Проходи, Почтеннейшая, проходи. Наш дом — твой дом (исп.).

— Si, Si, — встрепенулась мать. Я проводил их глазами.

Отец взял на плечи большой саквояж из синей жести, хранивший, как я позже узнал, все земное имущество Ультимы, черные платья и шали, что она носила, и волшебство ее ароматных целительных трав.

Когда Ультима проходила мимо, я впервые уловил тонкий запах трав, что всегда сопутствовал ей. Много лет спустя, после того как Ультимы уже не было, а я вырос, порой ночами мне чудилось, будто ко мне доносится ее аромат в прохладных ветерках ночи.

И еще — с Ультимой явилась сова. Той ночью я впервые услыхал ее на ветвях можжевельника, за окном комнаты, где расположилась Ультима. Я знал — это ее сова, потому что другие совы с льяносов не подбирались так близко к дому. Сначала это тревожило меня, как и Дебору с Терезой. Я слыхал, как ни шептались там за перегородкой. Дебора уверяла Терезу, что не оставит ее, а потом взяла сестру на руки и укачивала до тех пор, пока обе не заснули.

Я ждал. Я Был уверен: отец встанет и застрелит сову из старого ружья, которое он держал на стене кухни. Но он не сделал этого, и я принял его решение. Из многих старинных историй я знал, что сова — одно из обличий ведьмы, и потому крики их ночной порой вызвали в душе страх. Но только не сова Ультимы. Ее нежный зов напоминал песню, и обретая ритм, хранил покой залитых лунным светом холмов, и убаюкивал наш сон, Казалось, песня ее говорила о том, что она пришла охранять нас.

Той ночью мне снилась сова, и сон мой был сладок. Святой покровительницей нашего городка была Дева Гвадалупская. От нее городок получил свое имя. во сне я видел, как сова Ультимы подняла Деву и на своих широких крыльях отнесла ее на небо. Потом она воротилась и, собрав души всех детей из Чистилища, понесла их тоже на небеса.

И Дева улыбалась доброте совы.

Вторая

Ультима легко вошла в ритм нашей повседневной жизни. В первый же день, надев фартук, она принялась вместе с матерью готовить завтрак, потом вымела дом, а позже помогла матери стирать белье в старой стиральной машине, которую они вытащили наружу в тень молодых вязов, где было прохладнее. Казалось, она жила здесь всегда. Мать была счастлива, потому что теперь ей было с кем поговорить, и не нужно было дожидаться воскресенья, когда ее подруги-горожанки придут по пыльной дороге в sala повидаться с ней.