Сверхприключения сверхкосмонавта
Шрифт:
Я промолчал.
– Ну и правильно, - сказала Таня.
– Самые великие космонавты и то ведь не всё время тренируются...
Я промолчал.
Таня тоже замолчала. Так мы стояли молча очень долго. Затем я её спросил:
– А стихи - это ты сама написала?
– Какие сама, - ответила Таня, - какие у папы взяла. У меня папа поэт. У него есть друг, он артист, ты его, наверное, видел по телевизору.
– Как вижу, - согласился я.
Затем Таня кивнула мне головой и пошла по аллее. И я почему-то пошёл за ней.
Мы долго бродили с Таней Тополевой по парку культуры и отдыха. Я всё не решался, а потом сказал:
– Ты знаешь, а я всё-таки написал стихотворение про сердце. Хочешь... я прочитаю тебе вслух?
Таня обрадовалась.
И я начал читать:
Человек о сердце много
Написал стихов, баллад.
И в них сердце сквозь тревогу
Смело бьётся, как солдат.
Не стучит, а бьётся.
Сердце бьётся, как солдат.
Огарёв дружил и Герцен,
Дружбе не было преград.
Их сердца в едином сердце
Бились вместе, как солдат.
Потому, что сердце
Не стучит оно, а бьётся.
Сердце бьётся, как солдат.
Если сделал людям плохо,
Сердца нету, говорят.
С самых первых в жизни вздохов
Сердце бьётся, как солдат.
Не стучит, а бьётся.
Сердце бьётся, как солдат.
Как мотор, не заведётся,
Не стучит, как агрегат,
Человека сердце бьётся,
Сердце бьётся, как солдат.
Не стучит, а бьётся.
Сердце бьётся, как солдат.
Сердце кровью обольётся,
Не уйдёт в борьбе назад,
Потому что оно бьётся.
Сердце бьётся, как солдат.
Не стучит.
Не стучит, а бьётся.
Сердце бьётся, как солдат.
Когда я кончил читать стихотворение, со мной произошло что-то неладное: во рту у меня стало сухо, я побледнел, а по рукам и по ногам побежали мурашки. Чтобы не упасть, я даже схватился за штакетник забора.
– Что с тобой?
– спросила испуганно Таня Тополева.
– Не знаю, - сказал я.
Таня схватила меня за руку, подержала в своей руке и тихо произнесла:
–
– Посчитала и сказала: - Сто ударов в минуту. Забился!
– сказала она.
– Наконец-то! Наконец-то у тебя забился пульс!
Я прислушался к учащённому биению своего сердца, к своим внутренним биологическим часам и сказал:
– Прошло... сколько прошло дней?
– Прошло дней пять, - уточнила Таня Тополева.
– Ой-ой-ой!
– сказал я.
– У тебя на лице написано, что потерял много времени?
– спросила Таня Тополева.
– Нет, - сказала я.
– Сколько я нашёл времени, должно быть написано у меня на лице! Даже лицо перестало мне подчиняться.
– Я тебя очень прошу, - сказала Таня, - найди ещё дня два-три времени, и...
– И что?
– И начнёшь тренироваться! Договорились?
– Договорились!
– сказал я, глядя в небо, глядя туда, в том направлении, где когда-то и кем-то будет выполнено самое трудное задание во всей Вселенной!
Глядя на звёзды, на дневные звёзды, которых как будто бы и не было в небе, но которые на самом деле были...
– Между прочим, - сказал я, - ты написала в своём стихотворении, что...
– Я тихо произнёс: - "...Видно, парень влюблённый мечтает о глазах голубых на Земле..."
– "Под гитару он их вспоминает, - подхватила тихо Таня, - на далёкой звезде, на Збюне..."
– Но такой же звезды нет, - сказал я, - я знаю все звёзды в небе. Звезды Збюны там нет.
– Нет, - согласилась Таня, - нет, но будет... потому что это твоя звезда... Ведь она знаешь как расшифровывается?...
– И после этого Таня замолчала.
Я не знаю, сколько бы она молчала, если бы я её не спросил:
– А как же расшифровывается звезда! Збюна?
– Звезда... Баранкина... Юрия...
– сказала тихо Таня и добавила: - Новая!.. Сверхновая!..
– Танины губы продолжали шептать беззвучно слова, но эти слова я уже знал наизусть. Она шептала их тихо, так тихо, как будто бы она, Таня Тополева была вместе со мной, с Юрием Баранкиным, на той далёкой звезде...
И мы видим поля в дымке синей,
Мы скучаем по мягкой траве,
И гитара поет о России
На далёкой звезде, на Збюне...