Сверстники
Шрифт:
Медведицы и олень исчезли при первом же выстреле. Два годовалых медвежонка так упорно защищались, что их невозможно было взять живьём. Они были гладкие и пухленькие, и, поскольку оба дома нуждались в свежатине, их пристрелили на мясо. Всего было взято десять медвежат.
Джоди подошёл и заговорил с ними. Они подняли свои острые мордочки, принюхиваясь, и встали на дыбки.
– Ну что, рады небось, что остались в живых?
Он придвинулся поближе и осторожно потянулся погладить одного из медвежат. Тот скребанул его острыми когтями по рукаву. Джоди отскочил.
– Ты
– Нет уж, не хочу. Ну их.
Форрестеры рассмеялись. Было решено, что Бык и Мельничное Колесо останутся присматривать за медвежатами на случай, если бы им вздумалось перегрызть путы и вырваться на волю; путами служили самые разнообразные предметы, начиная от верёвки Пенни и кончая кожаными шнурками с башмаков Быка. Остальные поедут домой и вернутся с повозкой, чтобы забрать медвежат.
– Теперь осталось договориться о том, куда их везти, – сказал Пенни, – тогда мы с Джоди тоже могли бы отправиться домой. Мне надо обделать по пути одно охотничье дельце.
– Уж не собираешься ли ты подстрелить того оленя? – подозрительно спросил Лем.
– Коли тебе так уж хочется знать, я собираюсь пройти к Можжевеловому Ключу и подстрелить там аллигатора. Мне нужно сало для смазывания башмаков, а хвост я бы прокоптил на корм собакам. Ты доволен?
Лем не ответил. Пенни повернулся к Быку:
– Ты не думаешь, что лучше всего продать медвежат в Сент-Огастине?
– Если цена будет не очень, стоило бы попробовать съездить в Джексонвилл.
– Хорошо, Джексонвилл так Джексонвилл, – сказал Пенни. – Ну, а кто поедет?
Форрестеры переглянулись.
– Из вас только один Бык умеет торговаться, не затевая ссоры, – сказал Пенни.
– Повозка без меня не уедет, – сказал Лем.
– Стало быть, Бык и Лем. Теперь вот что: вы хотите, чтобы я поехал? На сиденье помещаются только трое.
Форрестеры молчали. Наконец Мельничное Колесо сказал:
– У тебя большая доля в медвежатах, Пенни, но мне так хочется поехать. Видишь ли, мне хочется захватить с собой и продать там ещё кучу всякой всячины.
– Ну что ж, я туда вовсе не рвусь, – сказал Пенни. – Буду тебе очень обязан, Бык, ежели ты позаботишься о том, чтобы мне досталось всё, что мне причитается, и купишь для меня всё необходимое. Когда вы поедете? Завтра! Ну так вот, ежели вы завтра заглянете проездом к нам, мы с женой скажем вам, что нам надо купить.
– Я не подведу тебя, ты знаешь.
– Знаю.
Они расстались. Форрестеры направились на север, Бэкстеры на юг.
– Вот уж ни за какие коврижки не поехал бы с этими чертилами на восточное побережье, – сказал Пенни. – Теперь весь их путь будет сплошь разбитая посуда да разбитые головы.
– Ты думаешь, Бык нас не обманет?
– Бык не обманет. Из всего выводка только его и стоило выкармливать. Его да бедняжку Сенокрыла.
– Па, мне нехорошо, – сказал Джоди.
Пенни остановил Цезаря и оглянулся. Джоди побледнел.
– Ты просто переволновался, сын. Теперь всё позади, и волнение дало себя знать.
Он спешился и взял Джоди на руки. Джоди весь обмяк. Пенни усадил его под деревом.
– Сегодня ты поработал за взрослого. Отдышись чуток, а я поищу тебе что-нибудь поесть.
Он пошарил в переметных сумах, достал холодную печёную картофелину и очистил её.
– Это подкрепит тебя. А доберёмся до ключа, как следует напьешься воды.
Сперва Джоди не мог глотать. Затем ощутил вкус сладкого картофеля, сел прямо и стал есть, откусывая понемногу. Ему сразу стало лучше.
– Ты совсем такой, каким я был в детстве, – сказал Пенни. – Ты принимаешь всё близко к сердцу, и на это уходят все твои силы.
Джоди улыбнулся. Будь на месте отца кто-нибудь другой, ему было бы стыдно. Он поднялся на ноги. Пенни положил руку ему на плечо.
– Мне не хотелось хвалить тебя при людях, но ты справился с делом отлично.
Эти слова подкрепляли не меньше сладкой картошки.
– Мне теперь хорошо, па.
Они сели на лошадь и поехали дальше. Утренняя дымка истончилась, исчезла. Ноябрьский воздух был свеж и бодрящ. Солнце было как тёплая рука, обнимающая за плечи. Мерилендские дубы пламенели, карликовые дубы влажно мерцали. Над дорогой плыл аромат пурпурной дикой ванили. Через дорогу перелетали сойки. Их наряд, сплошь голубой, казался Джоди красивее, чем у славок, – голубого цвета у них было больше. Крепкий дух медвежонка, лежавшего на крупе Цезаря у него за спиной, отнюдь не неприятно мешался с запахом лошадиного пота, с густым запахом седла и дикой ванили и едва уловимым ароматом сладкого картофеля.
У него будет что рассказать Флажку, когда он вернётся домой, думалось Джоди. Самое привлекательное в разговорах с Флажком было то, что большую часть рассказа можно было представлять себе мысленно и не обязательно облекать в слова. Флажку можно было сказать: «И вот показались волки. Они крадучись подбирались к прудку», – и после этого сидеть и заново представлять себе всю охоту, и заново всё переживать, все страхи и всё блаженство. Флажок будет тыкаться в него мордочкой и глядеть на него своими кроткими прозрачными глазами, и у него будет ощущение, что его поняли.
Он вздрогнул и вернулся к действительности. Они вступили на старую испанскую тропу, ведущую через хэммок к Можжевеловому Ключу. Вода в ручье была на обычном уровне, берега густо усеяны всяким мусором, нанесённым паводковыми водами. Сам же ключ булькал из бездонной глубины, чистый и синий. Поперёк него лежало упавшее дерево. Они привязали Цезаря к магнолии и обошли ключ кругом, ища признаков, указывающих на присутствие аллигатора. Их не было. В ключе жила старая самка аллигатора, почти ручная. Каждый второй год она выращивала стаю детёнышей. Она подплывала к берегу на зов и брала мясо, которое ей кидали. Сейчас она, наверное, сидела в своей подводной норе с пометом этого года. Оттого что она была такая кроткая и жила здесь так долго, её никто не трогал.