Свет Черной Звезды
Шрифт:
Он усмехнулся, откинув голову, и тихо ответил:
— Нет, Кари, битву за каждую из значимых для меня женщин я проиграл. Сначала мать… Я бросил вызов тому, кто номинально считался моим отцом, когда мне было чуть больше восьми, и мне казалось — я победил. Убивая его и глядя как в его глазах гаснет искра жизни, я был уверен, что победил… Но император оказался коварнее, чем я когда-либо мог предположить, и когда я освободил мать, она была уже беременна. Ему оказалось до крайности легко манипулировать ею — он пообещал, что если она
В воздухе осталось недосказанным «отняли и заперли здесь, в башне».
— Это уже мелочи, — улыбнулся кесарь, — я выжил.
Хорошая формулировка… очень хорошая, только все равно больно так, что нет возможности сделать вдох.
— Затем Элиэ, — улыбка Араэдена приобрела слегка мечтательный оттенок. — Забавно, — продолжил он, — я полюбил в ней то, что осознал не сразу. Она была живой. Она любила жизнь. Она готова была сражаться за себя, свою семью, своего возлюбленного — мне оставалось лишь восхищаться.
— Восхищаться до такой степени, что вы позволили ей убить себя? — возмущенно спросила я.
Он тихо усмехнулся, посмотрел на меня, и произнес:
— Нежная моя, оглянись. Здесь я рос. Здесь меня убивали много, много, неизмеримо много раз. Делай выводы.
Я оглянулась.
Поняла.
Посмотрела на кесаря и тихо спросила:
— Вы знали, что они не смогут вас убить?
Он улыбнулся. Загадочно-уверенная улыбка на бледных губах и безумная тоска во взгляде.
— Это не тоска, это усталость, — едва слышно ответил Араэден.
Вновь криво улыбнулся, и произнес:
— Уже в тот момент я был проклят чтением мыслей, нежная моя. А это проклятье. Страшное, жестокое, неизменное. Для нее моя смерть была символом того, что она получит право на жизнь, на любовь, на свободу. Она так верила… а мне хотелось верить, что до нее дойдет простая истина — нельзя обрести счастье убивая. Силу, империю, власть… но не счастье. Я был слишком молод, Кари, я считал, что Элиэ во многом похожа на мою мать, как минимум в вопросах благородства.
Сидя перед ним на коленях, я потрясенно переспросила:
— И вы трое суток «надеялись»?!
Кесарь опустил взгляд, усмехнулся и все так же тихо произнес:
— Даже когда умерла надежда, я не смог убить ее.
Я сидела оглушенная этим признанием, в полном потрясении взирая на кесаря. Я не могла этого понять, просто не могла. Его убивали трое суток, так мучительно и жестоко, как умеют только темные, но, несмотря на всю адскую боль и безумные пытки, он не сопротивлялся? Почему?!
Посмотрев мне в глаза, кесарь усмехнулся и пояснил:
— Потому что Араэн поставил ее удерживать контур. Малейшее мое применение силы — и она погибла бы.
Судорожно вздохнув, уточнила:
— Он знал?
— Он да, — подтвердил кесарь. Усмехнулся и добавил: — Она и Элионей нет.
И на меня обрушилось все понимание
— Это так… по-темному, — прошептала я, вспомнив с каким спокойствием и даже улыбкой, Арахандар Властитель Ночи подвергал жуткой смерти своих сыновей.
Араэден лишь улыбнулся. Я же, придвинувшись ближе, на всякий случай исследовала руками его спину, а то мало ли…
— Там нет никаких кинжалов, нежная моя, — прошипел кесарь.
— Да кто вас знает! — воскликнула я, отстранившись и снова сев перед ним, — с вашей то склонностью к мазохизму, я уже ни в чем не уверена.
Он улыбнулся. Самая теплая из всех улыбок императора, которую мне доводилось видеть.
— Что было дальше? — придвинувшись чуть ближе и взяв его за руку, практически шепотом спросила я.
Легкая усмешка, без тени веселья, и откровенно мрачное:
— Менее всего я ожидал, что им удастся вышвырнуть меня из этого мира. Ты поймешь, нежная моя, ты знаешь, что такое ответственность… Я нес ее за слишком многих. Я был единственным щитом между Тэнетром и Эрадарасом, я был единственным, что защищало малые народы, от поголовного истребления, я был единственной защитой для моей матери. Оказаться живым в Рассветном мире, осознавая, что их всех убьют… было тяжело.
— Вы не были живым, — вспомнила я, — вы были практически трупом.
— Без разницы, — ответил кесарь, — никакая физическая боль не могла затмить тревогу, пожиравшую меня сильнее с каждым днем. Я заигрался в любовь и благородство, я заигрался… а расплату понесли они.
Я лишь сидела, держа его ладонь, и понимая, насколько Араэден прав. Есть те, кто может позволить себе любить без оглядки, а есть те, на ком ответственность за многих, и у нас нет права на ошибку и чувства, потому что за наши чувства и ошибки кровью платят другие.
— Ты понимаешь, — улыбнулся император. — Ты всегда это понимала, нежная моя.
Я промолчала, с болью глядя на него, и спросила:
— А после вы потеряли Дарику?
Знала эту историю, практически полностью, и все же… хотела услышать от него.
Араэден посмотрел на меня и тихо ответил:
— Их обеих.
В моем взгляде отчетливо промелькнуло непонимание — Мейлина, насколько я помню, была вполне себе жива и здорова, даже в убийстве Динара радостно участвовала.
— Не особо радостно, — резонно возразил кесарь. Вздохнул, складывалось ощущение, что говорить ему все сложнее, и пояснил: — Я был слишком не осмотрителен. В поисках способа возвращения домой, я заходил все дальше и дальше, оставляя Дарику и ее дочь на все больший срок. Это было ошибкой. Мне следовало взять их с собой, пусть путешествие уже не было легким для Дарики, но следовало, я знал, что человеческая стая уже давно лишь стая – для активации агрессии им не хватало лишь искры… Я знал это, но я не думал, что ТаЭрхадан столь быстро захватит власть. Я просчитался. Моя вина.