Свет далекой звезды
Шрифт:
Cо студентами своего потока она уже познакомилась на практических занятиях – в процессе решения задач. Математику они знали значительно хуже, чем ее ленинградские студенты. Ольга протестировала их по своей методике и выявила наиболее уязвимые места в знаниях. Таких мест оказалось катастрофически много. Часть студентов не умела решать простейшие уравнения – даже с одним иксом. Да что там уравнения, если у половины были проблемы со сложением и вычитанием дробей. Их знание математики находилось где-то на уровне третьего-четвертого классов.
– Как они могут понимать лекционный
Глава 22. УЧЕНЫЙ СОВЕТ
Она сидела в преподавательской, обхватив голову руками, и предавалась невеселым размышлениям. Здесь и застал ее звонок секретаря Ученого совета.
– Ольга Дмитриевна, вам как профессору положено принимать участие в заседаниях Ученого совета вместе с заведующим кафедрой. Разве он вас не предупредил?
– Нет. Он меня приглашал, но только чтобы объявить об открытой лекции.
– Странно. Я же ему напоминал. Будьте добры немедленно явиться в большую лекционную аудиторию.
Когда Ольга, запыхавшись, прибежала туда, Ученый совет уже начался. Выступал ректор. Он очень эмоционально поведал присутствующим о тяжелой ситуации с учебой студентов младших курсов. Куча "хвостов" еще с зимней сессии, множество задолженностей по лабораторным работам, массовые пропуски лекций. А всего через полтора месяца – летняя сессия.
– Я еще понимаю, когда студенты получают двойки на экзамене по математическому анализу! – возмущенно восклицал ректор. – Там надо уметь думать. Но почему столько двоек по истории партии?
– Вы хотите сказать, что на моем предмете думать не надо? – возмутился заведующий кафедрой научного коммунизма.
– Нет-нет! – испуганно возразил ректор. – Я только хотел сказать, что на математике надо соображать.
– А у меня что, соображать не надо? – взвился историк под дружный хохот совета.
– Смейтесь-смейтесь – как бы плакать не пришлось. – Ректор горестно махнул рукой и, собрав листки с цифрами, передал слово проректору по учебной работе.
Теперь объясняйся с этим заядлым коммунистом на партсобрании, огорченно подумал он и вдруг обозлился: а чего, в самом деле? Тридцать двоек по истории партии. Подумаешь, какой сложный предмет. Вызубрить даты и решения партсъездов – и все дела. Нет, все принципиальными себя показывают. Вот он, ректор, тоже покажет себя принципиальным. Вкатает выговор заведующим самых "хвостатых" кафедр и назначит окончательный срок ликвидации задолженностей. Последний. И пусть попробуют их не ликвидировать.
Особенно негодовал ректор на математиков. Вроде и конкурс был неплохой – три человека на место. А набор опять – хуже некуда. Конечно, он нажмет – тройки всем поставят, куда они денутся. А что потом? Потом спецкафедры будут за головы хвататься. Как их учить, если они интегрировать не умеют и в теории вероятности ни бум-бум? Ведь математика – язык всех
Он вспомнил, как в свое время изучал этот предмет. Тех, кто не знал наизусть таблицы пределов, производных и основных теорем, их доцент не допускал не то что к экзамену – к зачету. И конкурс тогда был не больше, чем теперь. Но таких "темных", как нынешние, у них в потоке вообще не было.
Причины резкого ухудшения знаний выпускников школ ректору, конечно, были известны. Много лет подряд педагогические вузы страны при приеме отдавали преимущество ребятам из сельских школ и семей рабочих – или отслужившим в армии. Льготы имели также те, кто имел двухлетний рабочий стаж. Им было достаточно получить на вступительных экзаменах одни тройки, чтобы быть зачисленными. А городские абитуриенты из семей служащих, сдав экзамены на четверки и пятерки, зачастую оказывались за бортом. В итоге поступали в педвузы в основном бывшие троечники и двоечники. Надежды на то, что они, познавшие трудности, будут активно стремиться к вершинам знаний, не оправдывались. Бывший слабый ученик становился плохим учителем.
Может быть, для будущих педагогов некоторых гуманитарных дисциплин такой подход и имел смысл. Но применительно к математикам и физикам подобная практика привела к катастрофическим последствиям. Ведь выпускники педвузов обязаны были работать только в школе – больше нигде. Любой начальник отдела кадров, принявший молодого педагога на работу, рисковал своей должностью. И вот все эти педагоги, зачастую сами не умевшие решать задачи из школьных задачников, заполнили школы страны. И принялись учить детей наукам, без знания которых немыслим технический прогресс ни в одной стране мира. Все будущие техногенные катастрофы, крупнейшие аварии, отставание от ведущих стран мира были обусловлены этим ошибочным подходом к набору абитуриентов на наукоемкие факультеты.
А теперь подошло время поступления в вузы уже учеников этих, с позволения сказать, учителей – что и дало такое резкое снижение качества знаний у первокурсников.
Но ведь нельзя сидеть сложа руки, ссылаясь на объективные причины. Надо же что-то делать. Надо совершенствовать систему набора, отбирать лучших – ведь теперь, слава богу, почти все льготы отменены. Даже медалисты сдают экзамен. Правда, только один, но в их вузе это математика. Надо сделать подкурсы более эффективными. Надо начинать работать с отстающими с первых дней учебы, организовать систематические консультации, разрабатывать новые методики. Почему спит заведующий? Для чего взяли на кафедру профессора? Разве не для этого самого?
Ректору было известно, что в своем ленинградском вузе профессор Туржанская разработала целую систему работы со слабыми студентами, благодаря чему почти все первокурсники стали сдавать матанализ без двоек. Так пусть покажет свое умение и в их институте.
– А вы знаете, коллеги, – обратился он к аудитории по окончании доклада проректора, – что наш новый профессор кафедры математики умеет отлично работать с двоечниками. Дадим ей слово – пусть изложит свою точку зрения на выход из нынешнего плачевного положения.