Свет далекой звезды
Шрифт:
– Да мы всех их знаем, – засмеялся Сенечкин. – Мы же в их потоках практику вели. Как понаставим пар в аттестацию – сразу прибегают. Этому надо повысить, этой надо исправить, этот – да вы знаете, чей он!
– Ну и что, ставили?
– А как же! Если Паршиков – заведующий, попробуй не поставить. Да ему нашего согласия и не надо было, он же заведующий – сам мог ставить кому хотел и что хотел. Ему они все и пересдавали в обход нас. Эх, да что теперь вспоминать.
– Тем более, если их знаете. Не пропустите никого. При любой спорной оценке зовите меня немедленно. Мы этому разгулу блата
– Нет, Ольга Дмитриевна, – посерьезнел Миша, – здесь все не так просто. У нас учатся кое-какие детки очень высокопоставленных родителей. Для них и сам ректор – прыщик на ровном месте, а уж вы – вообще мелочь. Здесь надо действовать осторожно. Лучше бы вам с Леонидом Александровичем посоветоваться. Он в курсе, кто есть кто и как надо поступить в каждом конкретном случае.
– Так что, к ним особые требования предъявлять? В моем понимании, это и есть разврат.
– Нет, просто, вам нужны информация и совет. Можно, пока еще есть время, собрать всю эту братию и дать им персонально несколько консультаций. Заставить их выучить хотя бы основные вопросы. В нашем присутствии. Может, на экзамене они хоть что-то ответят. Дать им возможность сохранить лицо и обойтись минимальными потерями.
– А как же быть с этой троицей? Мы же тогда от них не избавимся.
– Но мы всех блатных и не вытащим. У них же их по два десятка – у каждого. Поговорите с ректором, Ольга Дмитриевна, – все равно вы в него упретесь. Кое-кто из блатных шел через него.
– Как-то мне все это не нравится.
– Кому же это нравится? Но это жизнь, Ольга Дмитриевна, от нее никуда не денешься. Посидим с ними, позанимаемся – как-нибудь выкрутимся.
Выслушав Ольгу, ректор помрачнел. Он долго смотрел в окно, потом решительно обернулся к ней:
– Да, Ольга Дмитриевна, человек шесть есть таких, которых трогать нежелательно. Но если ничего не будут знать, ставьте два.
– Может, с ними персонально позаниматься?
– А как это будет выглядеть? Нет, занимайтесь со всеми одинаково. Посмотрим.
– Леонид Александрович, назовите хотя бы их фамилии. Я сама прослежу, как они будут отвечать.
– Нет, Ольга Дмитриевна. Пусть сами сдают. Посмотрим. Получат двойки, тогда подумаем. Еще будут пересдачи, консультации. Отчислить их, конечно, не дадут.
– Что, так плохо?
– К сожалению, не все от меня зависит. Помню, я как-то прочел – в "Пионерской правде", между прочим, – что сына Рокфеллера отчислили за неуспеваемость из какого-то там колледжа. В том смысле, что вот какие плохие дети бывают у богачей. А я, знаете, о чем подумал? У нас бы этому сыну на блюдечке с голубой каемочкой – этот самый диплом. И еще бы спросили, куда доставить. Эх, лучше б не писали о таком.
– Ну, не знаю, я бы не доставила.
– Так вы же до поры до времени под крылышком у Воронова сидели. Вот вас грязь и не касалась. А здесь другие условия. Ничего, Оленька, – так он вас, кажется, называл? – ничего, справимся. Не расстраивайтесь. Работайте пока спокойно.
Перед своим первым экзаменом Ольга волновалась, наверно, не меньше студентов. На заседании кафедры было решено ставить хорошую
Первыми сдавали слабаки, с которыми занимались отличники – таких в ее группе было двенадцать человек. Все – бывшие двоечники. К великой радости своих помощников и Ольгиной тоже все они ответили на твердую тройку. В результате трое отличников хорошую оценку заработали еще до сдачи экзамена. Но четверка их не устроила – они пожелали брать билет. С превеликим удовольствием Ольга поставила им заслуженные пятерки.
Когда стало ясно, что неудов в группе не предвидится, радости Ольги не было предела. Она готова была перецеловать всех ребят. Под занавес на экзамен заглянул ректор. Посидел, послушал ответы и довольный удалился. Первый экзамен удался.
Узнав, что ничего страшного их не ожидает, никто валить не собирается, студенты воспрянули духом. В остальных группах Ольга поставила всего пять двоек. Причем не безнадежных – можно было надеяться, что экзамен их хозяева пересдадут.
После Ольгиного потока пришла очередь остальных.
Там двоек поставили больше. Но в целом не сдали экзамен с первого раза не более пяти процентов первокурсников. Это было существенно меньше, чем в зимнюю сессию. А ведь требования к знаниям студентов предъявлялись значительно выше. Но самое замечательное – и остальные экзамены студенты сдали лучше, чем ожидалось. Когда математики начали интенсивно заниматься с отстающими, физики принялись ворчать, что кафедра математики тянет одеяло на себя. Мол, кроме матанализа, студенты ничего больше не успевают учить. Но Ольга была уверена: если студент берется, как следует, за один предмет, он в конце концов принимается и за остальные. Ведь у него теперь болит душа и за другие дисциплины, поскольку уже пробудилась ответственность. Так оно и вышло.
– В жизни столько не занимались! – признавались студенты. – Зато зачетку не стыдно показать родителям. И стипендию будем получать. Не-ет, лучше учиться, чем лениться.
В этой бочке меда большой ложкой дегтя явилось происшествие в группе Тихоновой. Вместо приболевшего Короткова Ольга послала туда ассистентом Забродину. Во время экзамена там было поставлено семь двоек. Но при подведении итогов Ольга обнаружила в экзаменационной ведомости всего три неуда. Еще четыре куда-то испарились.
Вызвав Тихонову и Забродину к себе в кабинет, Ольга попыталась выяснить, как такое могло произойти. Галя Забродина подтвердила, что двоек было семь.
– Ничего подобного! – возмутилась Тихонова. – Вы, наверно, что-то перепутали. Не было у меня столько двоек.
– Как не было! – подскочила Галя. – Вот же мой список. Иванов, Патрушева, Василец и Панченко экзамен не сдали, а в ведомости у них "удочки" стоят. Да и другие студенты это подтвердят, кто в аудитории с ними сдавал.
– Зачем, когда должны сохраниться черновики? Давайте их посмотрим.