Свет далекой звезды
Шрифт:
«Что же здесь понимать? — подумал Завьялов. — Все укладывается в два коротких слова: «да» и «нет». «Да» — как бескрайнее поле, как безбрежное море. «Нет» — как стена. Я уперся в стену. Вот и все».
— Я пережил очень тяжелые часы, — продолжал Лукашев. — Когда мне сообщили о ее смерти и я представил себе, как буду говорить об этом с тобой, то подумал… Знаешь, о чем я подумал? О том, что если бы я выехал из горкома пораньше, то никогда бы не встретился с тобой… Вот так. Видишь, я ничего не скрываю. А потом я стал думать о том, какими словами тебе все это передать. Я сидел на отчетно-выборном собрании, а ты все время был перед моими глазами, я мучился тем, что не могу найти
— Мне не нужны слова. Можешь ты это понять?
— …и мне вдруг показалось, что я — это ты, — продолжал, не слушая его, Лукашев. — И тогда я понял, чем была для тебя эта женщина. Она была твоей мечтой. Твоей любовью. Затерянным где-то островком. Ты сделал все, чтобы установить его координаты, а потом добраться, доплыть до него во что бы то ни стало. Вначале были только ты и она. И никого между вами. Ведь так было, Завьялов, так?
Завьялов молчал.
— Наверно, тебе кажется, что ты начал свои поиски просто потому, что любил ее, — продолжал Лукашев. — Конечно, в этом все дело. Но, может быть, и не только в этом… Может быть, тебе очень захотелось что-то начать сызнова… вступить в новую для тебя жизнь, в основе которой лежит верность тому, во что ты веришь. Честность. Ясность… Так неужели ты не вернешься к жизни только потому, что женщина, которую ты искал, шла по той же дороге, но погибла, не дойдя до конца? Ее нет, но сердце ее продолжает биться среди тысяч других сердец. Пока ты жив, она тоже жива. Пока существуют эти люди, она будет жива. И когда нас не будет, она останется живой. Так же, как и те люди, которые будут жить после нас. Я, может быть, не то говорю. Наверно, мне что-то совсем другое нужно сказать. Но я не умею утешать. Может быть, еще не привык. Я еще молодой секретарь горкома… Значит, утренним самолетом?..
— Да, — ответил Завьялов, — утренним самолетом…
— Ты ничего больше не хочешь мне сказать?
— Нет. Только, пожалуй, вот что. Улица Маркса, одиннадцать… Ее зовут Валя.
— Валя? Какая Валя?
— Она нуждается в помощи. Поговори с ней. Все поймешь сам.
— Это все?
— Да. Это все.
ОТСЮДА — К ЗВЕЗДАМ!
Вместо эпилога
Осенним утром 1957 года был запущен первый в мире искусственный спутник Земли. И запустили его советские люди.
На короткое мгновение захлебнулись и умолкли, прервав текущие передачи, радиостанции мира, чтобы оправиться от изумления, перевести дыхание и обрушить на человечество многочисленные сообщения о начале новой эры цивилизации.
Мгновенно это русское слово «спутник» вошло в лексикон всех народов мира, и никому не пришло в голову разрушить его очарование переводом на иностранные языки. Спутник — на всех языках «спутник». Для всех людей.
О втором событии, несоизмеримом с первым по значению, знало всего несколько человек. В то утро курсант Московского аэроклуба Павел Шевлягин, закончив курс теоретического обучения, должен был впервые подняться в воздух на учебно-тренировочном самолете ЯК-18. Накануне он прошел предусмотренную положением «предварительную подготовку», еще раз выслушал инструктора и еще раз ответил на его вопросы. Сегодня, в восемь утра, ему предстояло еще раз беседовать с инструктором, снова пройти подготовку, которая теперь уже называлась предполетной, а затем, надев парашют, сесть в самолет. Это событие было для Павлика Шевлягина огромным, как мир.
Завьялов тоже расценивал это событие гораздо серьезнее, чем обычный вывоз новичка курсанта в первый ознакомительный полет. Еще с осени прошлого года он перешел на летную работу. В течение минувшего года он
О запуске спутника Завьялов узнал рано утром, в электричке, когда ехал на аэродром. Выйдя из поезда, он увидел на перроне Павлика Шевлягина. Павлик ждал его. Едва завидев Завьялова, он бросился к нему с криком: «Спутник, спутник!..»
Они вместе пошли по проселочной дороге к аэродрому.
Павлик говорил без умолку. В его мозгу уже навечно отпечатались все цифры и данные, объявленные в сообщении ТАСС. Он повторял их снова и снова, забрасывал Завьялова вопросами и не сразу заметил, что его инструктор, человек, дороже которого для Павлика сейчас не было никого на свете, необычно сосредоточен и молчалив.
— Что с вами, Владимир Андреевич? — спросил он с затаенной тревогой. — Я… не полечу сегодня?
Завьялов ответил тихо:
— Нет, ты полетишь.
И повторил громче:
— Ты полетишь.
Этих слов было достаточно, чтобы Павлик вновь ощутил всю полноту своего счастья.
У ворот аэродрома они встретили Симонюка.
— Слышал, Завьялов, слышал? Спутник!.. — крикнул он еще издали.
Завьялов ничего не ответил. Только, проходя мимо полковника, он сказал что-то так тихо, что даже Павлик, шедший в двух шагах от Завьялова, не расслышал этих слов.
Но Симонюк их услышал. «Тебе-то какое до этого дело, Симонюк», — вот что сказал Завьялов, впервые с того памятного дня, когда он дал себе слово, что «второго раза не будет».
…Завьялов и Павлик пересекали зеленое поле аэродрома. Из раскрытых окон штаба доносился голос диктора: по радио снова и снова читали сообщение о спутнике.
Небывалое оживление царило у машины-фургона, выкрашенной в шахматную клетку. Здесь, у стартового командного пункта, столпились все: курсанты, инструкторы, обслуживающий персонал аэродрома. Каждого, кто приближался к ним от ворот аэродрома, они встречали, скандируя: «Спут-ник! Спут-ник!» И так продолжалось, пока не собрались все, кому надлежало быть здесь в это утро.
Заместитель начальника аэроклуба объявил о начале полетов. Завьялов и Павлик подошли к самолету, на котором им предстояло лететь. Это был выкрашенный в зеленый цвет учебный самолет. Солнце поблескивало на плексигласе колпаков кабин курсанта и инструктора. Механик доложил Завьялову о готовности машины.
— Начнем, Шевлягин? — спросил Завьялов.
Они стояли у самолета. Их разделяли два зеленых тюка, лежащих на траве, — парашюты, похожие на подушки.
— Слушай меня, Шевлягин, — проговорил Завьялов, начиная традиционную предполетную подготовку. — Итак, взлет я выполняю сам. Ты берешь ручку управления правой рукой, левую кладешь на сектор газа, ставишь ноги на педали. Пока твое дело — только мягко держать ручку управления и смотреть…
Внезапно Завьялов замолчал. Ему показалось, что Павлик его не слушает. Внимание курсанта рассеяно — это недопустимо во время предполетного инструктажа.
Завьялов повысил голос, стараясь говорить требовательнее:
— Со второго разворота обрати все свое внимание на общий вид аэродрома. Ты обязан как бы сфотографировать его глазами. Потом расскажешь мне все, что запомнил. После первого разворота — это будет второй круг над аэродромом — я отдаю тебе ручку управления… Курсант Шевлягин, куда вы смотрите?!