Свет мира
Шрифт:
— А кто эти трое над ней?
— Ты думаешь, они настоящие?
— По крайней мере они хорошо подстрижены и причесаны, — сказал он.
— Хочешь, я подстригу тебя? — предложила она. Он немного подумал и сказал:
— Нет, я не смею.
— Налить тебе еще кофе? — спросила она и засмеялась. — А чего ты боишься?
— Я могу простудиться, если останусь без моей шевелюры, — ответил он. — А почему у тебя нет фотографии Йенса Фарерца?
— Опять ты со своим Йенсом Фарерцем! — сказала она, усмехнувшись, и в ее глазах мелькнул дерзкий огонек, скорее вызывающий, чем озорной, и скальду показалось, что теперь он лучше понимает эту
— Однако же вы вместе гуляли осенью по склону, — сказал он.
— По какому склону? — удивилась она.
— Ну… просто по склону, — ответил он.
— Я встретила его возле дома, — сказала она.
— Возле дома? Какого дома?
— Ну… просто возле дома, — ответила она.
Некоторое время она задумчиво дула на стекло в морозном узоре, потом вдруг спросила:
— Как это так получилось, что ты, который пишет стихи для Пьетура Три Лошади, не богат и не счастлив?
— Все мое счастье в том, что я беден, — ответил он. — Я бесконечно благодарен Богу за то, что он не дал мне ничего, кроме меня самого. Пока у меня ничего нет, я имею право считать себя человеком.
— Это странно, — заметила она.
— Но это чистейшая правда, — сказал он. — Человек только тогда становится человеком, когда лишается всего. К тому же я пишу стихи вовсе не для директора Пьетура Паульссона. Я пишу их для тех, кто родится после моей смерти. Моя жизнь — это случайность. Но народ, который владеет духом поэзии, вечен.
При виде его волнения ее взгляд потеплел.
— Когда ты говоришь, мне всегда кажется, что у тебя на плечах сидят птицы, — сказала она. — Тебе бы следовало жить в высокой башне на заросшей лесом горе, сидеть у окна, и смотреть на весь мир, и жить вечно, и пускать птиц летать.
— Птиц? Летать? Куда? — спросил он.
— Ко мне.
— А что сказал бы на это Йенс Фаререц?
— Ты насмехаешься над ним, — сказала она, — а не имеешь на это права, хотя ты и очень талантлив. Но раз уж ты снова вспомнил о нем и жаждешь о нем что-нибудь услышать, то могу тебе сообщить, что, хотя ты и великий скальд и на твоих ладонях сидят птицы, Йенс обладает одним огромным преимуществом перед тобой, и оно все решает. Он ненавидит несправедливость и готов сражаться за правду.
Щеки у нее вдруг запылали, глаза метали молнии.
— Что ты имела в виду, когда сказала, что оно все решает?
Она опустила глаза и прикусила губу. Она была слишком порывиста. Ее часто подхватывала горячая волна, тогда она плохо владела собой и не успевала оглянуться, как проговаривалась.
— Я хотела сказать… я хотела сказать, что в один прекрасный день ты вдруг обнаружишь, что Эрдн Ульвар — больший друг Йенса Фарерца, чем твой.
— Может быть, — сказал скальд. — Но я знаю одного человека, который еще больший друг Эрдну Ульвару, чем мы с Йенсом Фарерцем, вместе взятые.
— Диса — умная девушка, — сказала Йоуа. И образованная. Она понимает, что справедливость стоит больше, чем дом и семья, как сказано в Писании. Она готова бороться с несправедливостью, даже если ей придется бороться с собственным отцом. Так же как и Йенс Фаререц. У него есть дом, есть бот, есть и деньги в банке, и все же он готов бороться против несправедливости. Да и сам Эрдн Ульвар, который так умен, что мог бы стать кем угодно, всегда видит лишь одну звезду, звезду справедливости. Поэтому он всю свою жизнь никогда не ел досыта, разве что в туберкулезном санатории, и я убеждена, что мы еще увидим, как он умрет за
— Я тебя хорошо понял, — сказал скальд и перестал есть. — Удар хлыстом нельзя не понять. Ты нарисовала тут портреты этих великодушных людей, чтобы в сравнении с ними еще отчетливее выделился портрет ничтожества, и даже больше — портрет подлеца, портрет человека, не имеющего мужества прожить жизнь, одним словом, мой. Сердечно благодарю тебя за угощение, милая Йорунн. Таких вкусных оладий я не ел с тех пор, как меня воскресили из мертвых. А теперь я вынужден покинуть эту уютную теплую комнату, этот рай, где нет ни в чем недостатка, в том числе и в любви к справедливости, и вернуться к себе домой.
Поняв, что обидела его, она подошла к нему совсем близко, назвала его по имени, не поднимая глаз, и сказала:
— Почему я обращаюсь с тобой хуже, чем с другими? Можешь ты мне это объяснить?
— До свидания, — сказал он.
— Подожди, не уходи, — попросила она. — Я прекрасно знаю, что нужно обладать мужеством, чтобы жить твоей жизнью, даже непостижимым мужеством, прости, что я была так несправедлива, и посиди еще.
— У меня есть дела, мне уже давно пора бы уйти, — сказал он. — Я, собственно, зашел совершенно случайно.
— Спасибо, что пришел. — сказала она. — Но ты меня не совсем понял, а может быть, даже и вовсе не понял. Слышишь, Оулавюр? Я знаю, что я не умею выбирать слова, но прошу тебя: не казни меня за это, я не вынесу, если ты уйдешь от меня обиженным в тот единственный раз, когда ты забрел сюда. Оулавюр, я часто мысленно повторяю твои стихи, и мне всегда хочется чем-то отблагодарить тебя. Что мы здесь можем сделать для тебя, в чем ты нуждаешься?
— Спасибо, у меня есть все, что нужно, — прервал он ее, выдернул руку, которую она обхватила двумя руками, и пошел к дверям. — Моя больная дочка плачет там дома и зовет меня, если я ухожу надолго.
Он снова очутился среди метели и натянул на уши свою старую шапку.
Глава двенадцатая
А тем временем директор Пьетур Паульссон спешным порядком собрался в столицу. Сначала в этом не видели ничего особенного, директор частенько разъезжал по всяким местам. Но вскоре поползли слухи, что с поездкой директора не все чисто. Обнаружилось, что директора вызвали в столицу власти, дабы он предстал перед судом. Был назначен особый следователь в связи с этим делом о широкой сети шпионажа, в котором, как выяснилось в последнее время, оказались замешаны многие видные деятели страны: они помогали иностранным браконьерам грабить источник народного существования. По этому случаю было проведено строжайшее расследование состояния здоровья фру Софии Сёренсен, бабушки директора Пьетура Паульссона. Следствие показало, как стало известно из столичных газет, что центр шпионажа в пользу иностранцев находился в столице у депутата альтинга Юэля Ю. Юэля и что на всех крупнейших рыболовных отмелях страны действовали его помощники. Было установлено, что Пьетур Паульссон является агентом иностранцев в Свидинсвике. Всех без исключения шпионов присудили к штрафу, а главаря, разумеется, к самому большому. Пьетура Паульссона тоже присудили к штрафу, который составлял изрядную сумму, однако при данных обстоятельствах она скорее способствовала поднятию его акций, чем наоборот, ибо это как-никак была внушительная пятизначная цифра.