Свет мира
Шрифт:
Но, с другой стороны, в Свидинсвике начали действовать силы, которые старались использовать все возможности, чтобы подорвать всеобщую веру в человека, присужденного к огромному штрафу. Эти люди утверждали, что Юэль Ю. Юэль находится на краю банкротства и что его последняя ржавая посудина-душегубка непременно пойдет в уплату штрафа. Союз Трудящихся Свидинсвика выразил вотум недоверия и директору и депутату альтинга и заявил во всеуслышание, что они оба остались без гроша в кармане. Одно время казалось, что даже кое-кто из свободных исландцев заколебался в своих убеждениях. Конечно, Союз Истинных Исландцев тут же принял резолюцию, в ней говорилось, что грязные выпады против директора и депутата альтинга есть не что иное, как звено в цепи выпадов, с которыми всякие люди, оторвавшиеся от народа, выступают против народа, всякие безродные — против родины,
Люди с нетерпением спрашивали себя: интересно, как будет выглядеть наш любвеобильный благодетель и отец поселка, когда он сойдет на берег после своего славного путешествия? Без сомнения, на этот счет высказывалось множество самых разных предположений, каждый делал эти предположения, как ему подсказывала совесть, ибо люди обычно меряют других на свой аршин, но все-таки никто не мог предугадать, что его приезд будет именно таким, каким он оказался; подобного мужества в своем ближнем в этом уголке земного шара никто не мог заподозрить. Вот тут-то сразу стало понятно, насколько директор Пьетур Паульссон превосходит всех остальных людей.
В один прекрасный день во фьорд вошло грузовое норвежское судно и взяло курс прямо на Свидинсвик, оно даже не потребовало лоцмана, ему были известны все опасные места. Немного не дойдя до берега, норвежец бросил якорь. Это прибыл директор Пьетур Паульссон, на нем была шляпа с полями более широкими и тульей более высокой, чем когда-либо прежде, не иначе это была одна из шляп самого Юэля. Директора окружала пышная свита из образованных людей, все они были в шляпах, с тросточками и в очках, точно так же, как сам директор. Торжественная процессия прошествовала по поселку.
Что же это, черт побери, могло означать? Только одно: у Юэля Юэля Юэля оказалось достаточно денег. Акционерное общество «Гримур Лодинкинни», которое весной обанкротилось и задолжало государственному банку несколько миллионов, получило в том же банке миллионный кредит, чтобы построить в Свидинсвике долгожданную рыболовецкую базу, вот Пьетур Паульссон и прибыл на судне, нагруженном строительными материалами, вместе с инженерами и подрядчиками; строительство причалов и заводов должно было начаться незамедлительно. В тот же день в Союзе Истинных Исландцев Свидинсвика было устроено собрание, которое радостно приветствовало сообщение о базе, напомнив в какой-то степени евангельского расслабленного, который встал, взял постель свою и пошел в дом свой; люди наперебой выражали желание работать на строительстве базы по низким расценкам. Интересы Исландии в Свидинсвике были подняты на должную высоту.
А над постелью больного ребенка сидит Оулавюр Каурасон Льоусвикинг, и вести о внешних событиях доносятся до его ушей, как отдаленный шум ветра. Больше всего его волнуют сейчас страдания девочки, за последние сутки они усилились, словно океанские валы обрушиваются они на это маленькое тельце, в промежутках девочка впадает в забытье, а он сидит возле нее бледный, измученный бессонницей и ждет новой волны, горячо моля того, кто послал ей эти страдания, чтобы новая волна вместо этого ребенка обрушилась на него. Было испробовано все, что только в человеческой власти: даже вызывали врача.
Ночь накануне возвращения в поселок Пьетура Паульссона была особенно тяжелой, отец и мать, не раздеваясь, бодрствовали над девочкой всю ночь, но к вечеру следующего дня
Внезапно скальд вздрогнул, ему показалось, что в дверь просунул голову лев и осматривает комнату с тем решительным выражением, которое наряду с полным отсутствием какого бы то ни было сочувствия и жалости сделало льва всемогущим царем зверей, с тем выражением, по которому сразу видно, что лев знает, что значит господствовать над всеми, потому это выражение и было самым совершенным на земле и самым чуждым человеку.
Скальд выпрямился, пытаясь пошире открыть глаза, чтобы посмотреть, не исчезнет ли это видение, не сменит ли его другое, которое сможет объяснить первое. Львиная голова в дверях постепенно превратилась в лицо более понятное — это было прекрасное лицо друга, который, прежде чем войти, как принюхивающийся зверь, осторожно озирался кругом.
— Ты один не спишь?
— Да, — прошептал скальд. — Я один не сплю.
— Можно мне переспать эту ночь у тебя на полу? — шепотом спросил Эрдн Ульвар.
— Не спрашивай ни о чем в этом доме. Это твой дом, — сказал скальд.
— Я снимал комнату у одного истинного исландца, за которую уплатил вперед. Но сегодня вечером меня вышвырнули, заявив, что национальные силы победили. Как у тебя дела?
— Близок конец, — ответил скальд.
— А ты пробовал вызвать врача?
— Да, он был утром.
— И, конечно, ничего не сделал?
— Он выпил все лекарства, которые его жена прописала девочке на прошлой неделе, все, что оставалось в трех пузырьках. И съел всю мазь, которой мы смазывали ей пролежни.
Эрдн Ульвар молча подошел к постели и с минуту смотрел на девочку; на его лице невозможно было ничего прочитать.
— Она уже не узнаёт ни мать, ни меня, — сказал Оулавюр Каурасон. — Последние три дня она не могла даже улыбаться мне.
— Ты не хочешь прилечь?
— Нет, я буду сидеть, я немного вздремнул днем. А вот Яртрудур, моя невеста, не спала всю ночь и весь день, так что кровать, к сожалению, занята, но я могу дать тебе одеяло, ты сможешь в него завернуться.
— Если ты не ляжешь, я тоже не лягу, — сказал Эрдн Ульвар. — Чем я хуже тебя? Я могу сесть на этот ящик с другой стороны ее кроватки и прислониться к стене, может, мы сможем с тобой побеседовать.
— Как я рад, что ты пришел ко мне, — сказал скальд. — Я тут сижу так долго, что мне уже всякие видения мерещатся. Сейчас я сварю нам кофе. А ты расскажешь мне новости.
Сначала керосинка немного покоптила, потом вода зашумела, наконец запахло кофе. Двое друзей уселись по обе стороны детской кроватки и начали медленно пить кофе, и гость рассказывал обо всем, что произошло в поселке. Он рассказал все о поездке Пьетура Паульссона и о деле, в котором тот оказался замешан, о банкротстве и богатстве Юэля Ю. Юэля, об исландском капитале и о том, кому он служит, о народе, страдающем от безденежья, об этих надрывающихся на работе или безработных, но в то же время добросердечных потребителях цикория и маргарина, которые к тому же лишены права называться исландцами в своей собственной стране, их называют либо безродными, либо именами различных народов, от кельтов до славян, о которых они никогда и не слыхали, и все для того, чтобы оправдать финансовую политику правительства. Потом гость рассказал, что, сойдя сегодня на берег, Пьетур Паульссон первым делом созвал собрание своего союза, где у него все подкуплены, и пообещал людям работу по расценкам, установленным им самим, на этой мошеннической базе, на которую перед выборами собираются швырнуть сто тысяч крон. Союз Трудящихся Свидинсвика также собрал сегодня вечером собрание и постановил ни на шаг не отступать ни от расценок, принятых весной, ни от своего требования, чтобы представители Союза принимали участие в распределении работы в поселке, а если их условия не будут приняты, они объявят забастовку. Это решение уже сегодня вечером предъявили Пьетуру Паульссону, на что он тут же ответил, что каждый, кто слушается Эрдна Ульвара, не только противник Души, но и враг Исландии и в соответствии с этим к нему и будут относиться; к тому же Длинноногая посажена под домашний арест — ее дверь заперта снаружи, а под окном стоит стража.