Свет мой, зеркальце, скажи
Шрифт:
Она издала странный звук, смесь нервного смешка и перехваченного дыхания.
– Я презираю тебя, дерьмо!
– Неправда.
– Да, это неправда. Я люблю тебя, грубый садист. И прошу тебя сказать вслух, что ты любишь меня.
– Да.
– Что да?
– Я люблю тебя. И эти два дня были действительно фантастическими.
– Эротическая мечта всех бойскаутов?
– Нет, больше, гораздо больше.
– Это что, много? Будем серьезны. Объясни мне.
– Согласен. Когда я с тобой, я перевоплощаюсь. Я становлюсь квинтэссенцией
– И это действительно так. Я схожу за дозой ЛСД.
– Вот потому - то, дорогая, я и прекращаю подачу тока. Слишком опасно, рискуешь оказаться разгуливающим по потолку вниз головой.
– А кто сказал тебе, что не этим ты сейчас занят? Просто новая доза меня вернет тебе уверенность.
– Знаю я, и ты знаешь: наши два дня кончились. И не будет их для нас больше никогда.
– О! Ни за что!
– Вив, будь разумна.
– Я очень разумна. Это не я веду себя так, будто мы вместе открыли нечто ужасающее и я должна быстро ретироваться. А то, что ты называешь прекращением подачи тока, я называю просто отключением. И перенести такого не могу. Как ты можешь так быстро отключиться? Вспыхнул - и погас. Как чертов электрокамин с автоматическим регулятором.
– Поверь мне, семья и положение - самые сильные регуляторы.
– Разве я пытаюсь оторвать тебя от семьи, от твоей работы? Ты отлично знаешь, что нет.
Это правда, и я это знаю.
Играя в открытую, она тотчас предложила иное решение.
– Все, чего я хочу, Пит, это взаимопонимания, чтобы мы пришли к согласию. Никогда я не постучусь в твою дверь, если буду знать, что ты не один. Но если я постучусь, ты должен впустить меня.
– Дорогая, моя дверь находится в Нью-Йорке. В шести тысячах километров отсюда.
– Где бы она ни была.
Она смотрела, как я открываю нижний ящик, набитый бельем.
– Что за восхитительные вещицы! Но ты не можешь взять их с собой. Потому что все белье под твой размер. С интересными пятнами и следами губной помады. Это тебя выдаст.
– Если не сказать хуже.
– Тогда оставь все у Герды перед отъездом в аэропорт. Она сможет переслать по надежному адресу в Нью-Йорк, со всеми вещицами, купленными тобой для жены.
– Она должна переслать их к Кенне.
– Ну? Ты хочешь сказать, что все предусмотрел? И для этого ты сделал такие дорогие подарки своей жене?
– Ты лукавишь.
Она широко раскрыла глаза и заморгала ресницами.
– Я? О! Рэт Батлер, что за гнусным льстецом вы стали!
Ирвин Гольд ликует.
– Вы внимательно следили за этой сценой, господин председатель? За возней с бельем? Вот что называется раскрыть себя. Неотвратимое свидетельство того, что присутствующий здесь мистер Мускул имеет обыкновение переодеваться травести.
– Верно, мэтр.
– Верно?
Я хотел рвануться, но боль сковала меня и я едва смог говорить. Создалось
– Вы осмеливаетесь заявлять, что столь беспочвенное обвинение верно?
– Ах, Пит, Пит, диагностика - не обвинение, одумайтесь. Но то вызывающее белье, о котором вы сейчас поведали, было вашего размера.
– Так же как Вивьен. И Карен. Это на них вы видели его надетым.
– Тоже верно. Но не забывайте, что вы теперь восстанавливаете воспоминания, которые бессознательно изменяете под тот образ, который хотите создать.
– А то, что желаете видеть вы, - так это меня, предстающего в женском одеянии.
– Вы находите это трудным для восприятия? Бессознательное перевоплощение, восходящее, вне всякого сомнения, к заре человечества? К доисторической эре, когда впервые одежда соотнеслась с полом?
– Я нахожу это омерзительным. И не думал, что мой адвокат знает, что такое лжесвидетельство.
Гольд взорвался.
– Послушайте, Хаббен, вы приплели Карен для того, чтобы столь здоровая бабища как она облегчила вашу тягу к переодеванию. Вы покупаете нижнее белье, делаете это впервые в своей жизни. Оставляете его у себя после того, как Карен ушла. Потом пересылаете его к себе. Если вы не считаете это солидным доказательством, хотелось бы знать, что за козыри у вас в рукаве, чтобы его опровергнуть!
– Не в рукаве, Гольд. Здесь, на краю этого ряда восковых фигур.
Гольд повернулся.
– Моя жена?
– Моя бывшая жена. Заставьте её сказать правду, и вы увидите то, что вы называете солидным доказательством для мужчины вроде меня.
– Господин председатель, - запротестовал Гольд, - я не понимаю, почему моя жена...
– Истина, мэтр. Истина превыше всего.
Герр доктор нежно посмотрел на Джоан, сидевшую с покорно сложенными на коленях руками.
– Дитя мое...
Джоан грациозно поднялась; она некогда получила в школе приз за успехи и так и осталась лучшей ученицей.
– Господин председатель?
– Не могли бы вы описать интимные детали отношений с обвиняемым? Это вас не очень затруднит?
– Нет.
– Началось все...
– Чуть спустя после его прихода к Макманусу и и Нэйджу в качестве редактора отдела художественной литературы. Оказалось, я к нему неравнодушна. Каждый раз, когда меня вызывали в его кабинет, я чувствовала, как переворачивается все внутри и дрожат руки.
– Он был так хорош?
– Ну да, господин председатель, он был рослым, крепким, да и красивым мужчиной среди толпы невзрачных и хилых. Он был воспитан, образован и, видя, как он выслушивал глупости Чарли Макмануса, становилось очевидным, что в издательском доме он станет незаменим. В общем, прекрасная кандидатура для любой девственницы с её полным незнанием мира.
– Ах! Как ему легко было выбирать!
– Чтобы быть точной, господин председатель, я должна признать, что с самого начала атакующей стороной была я.