Свет обратной стороны звезд
Шрифт:
— Стойте, ироды окаянные! — в отчаянии проорал мужик.
Люк захлопнулся, транспорт взмыл на антигравах и скрылся в пелене облаков.
— Отвезу я тебя коменданту, — сказал возница. — Пусть куда хочет, туда и девает. На кой ты мне такой обморочный.
Федор слушал, а в голове крутилась мысль, где он мог раньше слышать этот голос.
Он с трудом повернул голову и стал разглядывать этого неопределенного возраста человека в мокром, заношенном полушубке с нахлобученным на макушку рваным треухом.
Возница, по привычке воровато оглянувшись, достал из-за пазухи мятую папироску и темную от времени зажигалку. Вспыхнул огонек, и Федор узнал своего сверстника, Славу Опанаскина, по кличке Гунька.
— Гунек, ты не причитай, а вези меня к Конечниковым.
— Не поеду я. Мне комендант только до поселка велел везти, а не на Дальние Выселки. — визгливо запричитал он. Вдруг до него дошло. — Как вы меня назвали?
— Гунькой был, Гунькой и остался, — подытожил Конечников.
— А вы откуда меня знаете? — осторожно поинтересовался Опанаскин.
— Федор я. Внук Арсения Конечникова. Синоптик-младший…
— Синоптик? — Гунеки щелкнул зажигалкой и поднес крохотный огонек к лицу Конечникова.
— Что, так сильно изменился? — спросил тот, подняв стекло шлема.
— Федька, — потрясенно сказал возница. — Какой же ты молодой.
— Ноги только не носят, а так ничего, — заметил Конечников.
Откуда-то издалека, по раскисшей грязи поля космодрома зачавкали шаги. Раздалась приглушенная ругань. Гремя намокшей брезентовой плащ-накидкой, к телеге приблизился военный.
— Кого нам Бог принес, Гунек? — спросил подошедший.
— Внука Арсения Конечникова с хутора Выселки.
— Не болтай ерунды Гуня, — сказал тот и вполголоса, забористо выругался в усы.
— Капитан Конечников Федор Андреевич, — представился он. — Тут в лечебном отпуске.
— Здравия желаю, господин капитан. Прапорщик Топорков, комендант объекта. Разрешите осведомиться о состоянии здоровья.
— Спасибо, терпимо, — ответил Конечников, с трудом приподнимаясь на локтях и забрасывая ноги в телегу.
— Вот и хорошо, — сказал комендант. — Медицина тут никакая, один медик на всю планету. Помереть недолго.
— А Планетная Охрана? Раньше тут целый полк стоял.
— О… — покачал головой он. — Когда это было, вспомнили. Лет семь как нет. Кому мы нужны.
— Как я понимаю, обратно выбраться будет трудновато.
— Так точно, господин капитан. Дыра-с… Случись что… — многозначительно сказал комендант. — Может вернуть корабль?
— Ключи здесь молодильные есть. Найду — не помру.
— Удачи. Я слышал — сказки все это.
— Увидим. Честь имею.
— Выздоравливайте, господин капитан.
— Но, трогай, — грозно крикнул возница лосю, щелкая вожжами.
Копыта ездового лося зачавкали по грязи, телега, покачиваясь, поплыла под редким дождиком.
Они въехали на проселок, оставив позади десяток гектаров раскорчеванного пространства, окаймленного едва видимыми в тумане белыми фонарями, которое называлось летным полем.
Стало темно. Остатки света короткого зимнего дня позволяли видеть темную колею дороги между черных, почти вплотную стоящих друг к другу деревьев. Вскоре дорога пошла в горку, грязь сменилась светлым песком, а где-то за облаками мелькнул угловатый, неправильный силуэт Крионы.
— Луна взошла, — довольно сказал Гунек. — Теперь ехать веселей будет. Ты-то поди в темноте видеть разучился, с вашими лампами и прожекторами.
— Если бы, — ответил Федор. — Сколько лет наши предки в горе сидели. Думаю, что это навсегда.
Он не захотел признаваться, что едва различает местность вокруг.
— А что ты там делал, Крок? — Гунек показал рукой на небо. — Как можно там 20 годков то прожить было. В тесноте, да с воздухом спертым. Кругом жалезо, а за стенкой пустота.
— Жил вот, воевал. Награды имею. Кораблем командовал.
— А чем ты лучше меня? — вдруг вывел Опанаскин. — Я всю жизнь землю пахал, пшеницу сеял, огородом занимался. А у меня и куры, и утки, и дом справный. И лося четыре ездовых, и 2 лосицы дойные.
— Гунь, а чего это ты вдруг? — поинтересовался Конечников. — Сожаления по поводу, что жизнь не удалась?
— Ты вот хоть лодырь и калека, но тебя называть героем будут, в пример другим ставить. Когда гикнешься, глядишь, памятник поставят. Ну, на худой конец, доску на дом прикрутят, типа «здесь родился герой».
— Не понял, Гуня, ты что, обидеть меня хочешь?
— Да такие, как ты, нам, честным труженикам, в душу плюют. Болтаются там по космосу, деньги народные на ветер пускают, баб трахают и водку хлещут. Так бы и дал в морду, — Опанаскин сделал попытку замахнуться.
Федор ударил его открытой ладонью в нос, и Гунек, охнув, вывалился из телеги.
Лось остановился. Гуня долго валялся на земле, тонко, по-бабьи завывая: «Синоптик, сволочь, гад. Ты мне нос сломал».
— Я тебе шею сломаю, потрох долбаный. И ничего мне за это не будет…
— Сука позорная, — плача сказал Гунька. — Теперь ни одна баба за меня не пойдет.
— Ты и раньше Гунек не был красавцем, — издевательски сказал Конечников. — Да и жена тебе ни к чему, раз лосицы есть.
— Убью, гад, — Гунек сделал попытку достать Федора ножом.
Конечников треснул Опанаскина тростью по уху, отчего тот плюхнулся на пятую точку, выронил тесак и тихо заныл, держась за больное место.
— Ты, чмо болотное, — крикнул Федор, бросая добротное, тяжелое, деревянное ведро — дощан в голову Гунька. Ведро гулко ударилось о лоб мужика. — Быстро принес воды из речки. И сам умойся, морда. Будешь гундеть — пристрелю.