Свет озера
Шрифт:
— Когда мы переправимся через ущелье, нам еще целый час добираться до дороги на Мут. Так как никому не известно, что нас там ждет, а придется ведь ехать до самого ущелья Сив, предлагаю дождаться темноты. И сил за это время успеете набраться. Если у кого-нибудь есть иное предложение, пусть выскажется.
Бизонтен обвел глазами обедающих и задержался взглядом на Сора и Мане, сидевших рядышком. Рыжий верзила работал на повале как бешеный, и Бизонтен не раз слышал, как он честит толстяка Мане и упрекает его за то, что тот еле движется.
— А потом куда мы двинемся?
Произнесено это было ядовито-насмешливым тоном, но старик эшевен невозмутимо ответил ему:
— Вброд перейдем через Ду. Потом возьмем на Бельфонтен через ущелье Сив.
— Там что, дорога? — спросил краснорожий Мане.
— Нет. Тропа. Но раз там много снега, наши сани пройдут. И потом, там меньше вероятности наткнуться на солдат. Особенно ночью.
Мане смачно захохотал, так что даже заколыхалось его жирное брюхо, и повернулся к Сора:
— И снова заплутаемся. И все через этого старика…
Фразы он не успел закончить. Даже не оглянувшись в его сторону, Сора с силой двинул Мане локтем в грудь. Толстяк выронил миску, взмахнул руками и повалился с бревна, он упал прямо на спину и заболтал ногами. Ответом был громовой хохот, и под этот хохот он поднялся, физиономия его налилась кровью, даже пена на губах выступила. Подняв миску с земли и ни на кого не глядя, он направился было к своей повозке, но Ортанс остановила его, резко бросив ему вслед:
— Мане, давайте-ка сюда вашу миску!
Он подошел к девушке, глядя на нее исподлобья. Налив ему новую порцию супа, Ортанс добавила:
— У нас здесь всех лошадей одинаково кормят, и хороших и плохих.
Бизонтен заметил, как в зрачках толстяка вспыхнула ненависть, однако он не моргнув глазом взял миску с похлебкой, отошел и привалился к задку своей новенькой крепкой повозки.
После трапезы мужчины отправились к повозкам — пора было запрягать лошадей, а женщины и дети тем временем пешком перешли по настилу. Бизонтен с улыбкой смотрел им вслед, потом обратился к эшевену:
— Ни в жизнь я вам слова упрека не скажу, что вы у нас больно осторожный, но смело можете загнать на такой вот настил все наши повозки и всех наших коней, мостки даже не прогнутся.
— Правильно ты говоришь, — подтвердил старик, — но чего ты от меня хочешь, в мои годы человек не меняется.
— А знаете, — продолжал шутить подмастерье, — по-моему, мостки такие прочные получились, что, вот когда остановимся мы в ближайшей деревне, я непременно с тамошних жителей деньги востребую. Не захотят платить, нарочно возвращусь сюда и все мостки самолично разнесу.
Раздались было смешки, но сразу же смолкли после слов господина д’Этерноса:
— Тамошних людей, бедняга Бизонтен, уже давным-давно французы
Когда все повозки благополучно перебрались по мосткам, путники решили поспать в ожидании назначенного к отправлению часа. Бизонтен направился проведать Бобилло, которого все прочие уже называли не иначе как живым трупом. Сапожник так и не приходил в сознание. А жена его, уже оправившись после первых минут страха, горько плакала, прижимая к себе двух своих малышей.
Старик эшевен, ждавший Бизонтена возле своей повозки, окликнул его и спросил:
— Ну как там дела?
— Знаете, в нашем плотничьем деле мы разных несчастных случаев навидались. На мой взгляд, он не оправится. Еще не мертвый, но наши правы, он и не живой. Бедный малый…
— Иной раз, — вмешалась в разговор Ортанс, — думаешь, а не обязаны ли мы сделать для человека то же, что делаем для лошади.
— Что верно, то верно, — согласился подмастерье, — но у кого же рука на такое подымется.
— У меня, — не колеблясь, ответила девушка, — если бы мне привелось это сделать, надеюсь, духу у меня хватило бы. Во всяком случае, будь я на месте того бедняги, я благословляла бы тех, кто уверяет, что любит меня достаточно крепко, для того чтобы…
Дядя прикрикнул на нее:
— Замолчи сейчас же! И после этого ты еще дивишься, что все больше исчезают христианские добродетели.
Ортанс отступила на шаг и вполголоса сказала Бизонтену:
— В его годы он такое понять не способен.
— А вы, — пробормотал Бизонтен, — а вы совсем другая, чем все остальные.
Она взглянула на него с таким видом, будто хотела сказать: «Это правда, и я это знаю, ну и что с того?»
И подмастерье отправился к повозке Пьера, который чистил скребницей своего Бовара. Ортанс с первой же встречи произвела на Бизонтена сильное впечатление. Чувствовалось в ней что-то суровое, что внушало уважение, но при этом ее великодушная, чуткая душа сразу же была видна, как только она бросалась на помощь более слабым, чем она сама.
Когда подмастерье подошел ближе, Пьер, уже управившись с Боваром, вытер со скребницы шерсть и положил ее на место.
— Ребятишки расшумелись, — сказал он. — А я все жду, хочу тебя спросить — ты не против, если мы отдохнем вдвоем в этой повозке.
— Вот так здорово живешь! — рассмеялся Бизонтен. — Ведь это твоя повозка, а не моя!
Пьер в ответ добродушно улыбнулся, они влезли в повозку и разлеглись на соломе между разобранной мебелью и сельскохозяйственным инвентарем, привязанным к поленнице вместе с бороной и небольшой сохой. Солнце еще освещало верх парусинового полога, все швы которого были усыпаны огненно-красными точечками. Рассеянный дневной свет смазывал очертания предметов. Наступила тишина, но ее тут же нарушили ребячьи возгласы и голос Ортанс, вот они прошли мимо повозки и удалились.