Свет с Востока

Шумовский Теодор Адамович

Долго я ждал этого часа. И не только за своим письменным сто­лом, и не только бродя по невским набережным, а и далеко, очень далеко от Ленинграда, в краях зеленого шума и белого безмолвия тай­ги. В Прионежье, у Северной Двины, за Енисеем... Ждал смиренно и страстно, ждал напряженно. Отваливались от жизни, падали за спиной в бездну за годом год, за годом год, и уже юность отвернулась от дет­ства к зрелым летам, сторонясь их и близясь к ним... Я ждал и делал все, что мог, чтобы дождаться. И вот он, этот час.

В аудиторию волна за волной вливались люди. Здоровались друг с другом, рассаживались, устремляли нетерпеливые, усталые, задумчи­вые, скучающие глаза к длинному под зеленым сукном столу Ученого Совета. Сколько лиц, знакомых и незнакомых! Былые наставники, былые сверстники, новые кадры — весь востоковедный бомонд. Доб­рожелатели, недруги; завсегдатаи ученых юбилеев и защит, накапли­вающие в памяти всякие казусы, чтобы много лет спустя рассказать о них в институтском коридоре коллеге-приятелю. Аудитория наполня­лась: защиты по арабистике не было семь лет.

Текли минуты.

И вот уже декан Штейн поднялся с кресла, оглядел членов Совета и справа, и слева.

— Разрешите открыть...

И вот уже звучит ровный голос ученого секретаря, читающего мой «куррикулум витэ»...

И вот уже я стою за кафедрой. Как много можно сказать сегодня о моей рукописи, этом долго и трудно раскрывавшемся цветке, мысли бьются и рвутся, но... двадцать минут, двадцать минут! Ученый дол­жен уметь сказать многое в немногом.

Три арабские лоции

169

Текли минуты.

— Слово предоставляется официальному оппоненту академику Игнатию Юлиановичу Крачковскому.

Зал замер. Человек среднего роста с окладистой седой бородой встал и неторопливо обвел собравшихся внимательным взглядом.

— Диссертация «Три неизвестные лоции Ахмада ибн Маджида» представляет крупное событие в нашей науке, прежде всего, по ее теме. Она посвящена исследованию уникальной рукописи Института восто­коведения Академии наук СССР, содержащей три лоции — морских маршрута— лоцмана Васко да Гамы по имени Ахмад ибн Маджид, который вел его эскадру в 1498 году из Малинди в Восточной Африке в Каликут на западном берегу Индии. Произведения этого моряка, не только выдающегося практика, но и крупного теоретика, впервые были открыты и идентифицированы только после первой мировой войны, но ни одно из них сколько-нибудь исчерпывающим образом не исследовано. Сохранившиеся у нас лоции остаются до последнего времени неизвестными, и диссертанту выпадает счастье дать первое исследование этих выдающихся памятников.

Находка произведений Ахмада ибн Маджида открывает блестя­щую, хотя и последнюю хронологически, страницу арабской геогра­фической литературы, насчитывающей много выдающихся трудов. Значение работ Ахмада ибн Маджида, однако, выходит далеко за пределы арабистики или востоковедения вообще. Они ярко рисуют нам состояние океанских сообщений во второй половине пятнадца­того века почти от мыса Доброй Надежды до порта Зейтун в Индо­китае, с подробными маршрутами по Красному морю, Персидскому заливу, Индийскому океану. Они оказываются теперь основным и важнейшим источником наших сведений о южных морях в конце средних веков, через четверть столетия после того, как Индию посе­тил тверской купец Афанасий Никитин. В них сконцентрированы и традиции, и синтез всей морской науки предшествующего времени. В сочинениях Ахмада ибн Маджида отражены труды и достижения персов, арабов, занэибарцев, индусов, индонезийцев, отчасти даже китайцев.

Не надо говорить, какие трудности представляет изучение впер­вые таких памятников. Достаточно сказать, что крупнейший арабист прошлого столетия, знаменитый де Слэн, которому попали в руки некоторые сочинения Ахмада ибн Маджида, считал их расшифровку делом невозможным. Он писал: «Стиль их очень растянут и перегру­

170

Книга вторая: ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК

жен техническими терминами, смысл которых был понятен только плававшим по Индийскому океану». По счастью, работа диссертанта говорит, что в нашу эпоху эти трудности могут быть преодолены; первый шаг, который диссертант делает в их изучении, доказывает, что работа может быть доведена до конца.

Текст очень труден технически в связи со специальной термино­логией и не менее труден арабистически, так как все лоции изложены в стихотворной форме не всегда в нормах классического языка. Все же он подготовлен диссертантом к критическому изданию с большим успехом. Это было достигнуто только благодаря кропотливому изуче­нию параллельных арабских источников, отчасти аналогичных турец­ких материалов, благодаря систематическому просмотру массы евро­пейских, особенно португальских, сочинений той эпохи, и, наконец, благодаря деятельному анализу современной научной литературы. Перевод, подготовленный на основе критически восстановленного текста, говорит о большой работе по изучению арабской морской и астрономической терминологии; эта работа позволила составить раз­нообразные указатели и глоссарии, которые расчищают путь для всех последующих трудов в этой области. Вводная часть диссертации, по­священная автору, его эпохе и значению трактатов в мировой науке, обнаруживает большую исследовательскую инициативу, умение кри­тически анализировать материалы, пользоваться разнообразными западными и восточными языками, расшифровывать очень трудный специальный арабский стиль.

Конечно, было бы наивно думать, что все вопросы, связанные с памятником, решены автором полностью и окончательно. То сочине­ние, от понимания которого отказывался крупнейший арабист, требу­ет для своего безукоризненного издания и исчерпывающего исследо­вания многих лет детальной работы. В некоторых местах текста оста­ются еще «белые пятна», с некоторыми переводами диссертанта нельзя согласиться, некоторые топографические идентификации сомнитель­ны, требуют еще углубленных изысканий и новых гипотез. Однако то, что сделано, дает теперь уже прочную базу, работа находится на пра­вильном пути, и следует пожелать, чтобы одной из целей своей даль­нейшей научной жизни диссертант поставил систематическое исследо­вание этих и других произведений Ахмада ибн Маджида, закрепив за нашей наукой приоритет их критического издания. Работа очень тру­доемка и кропотлива, но достойна этого великого открытия в нашей науке, достойна жизни ученого.

Три арабские лоции

171

Арабская кафедра, рассмотрев в своем заседании работу Шумов-ского, признала, что она значительно превосходит обычные требова­ния, предъявляемые к кандидатским диссертациям.

Я лично полагаю, что ее автор вполне заслужил степень кандидата филологических наук1.

...Потом говорил Дмитрий Алексеевич Ольдерогге, а когда под конец дали слово мне, я вышел на кафедру с гулко стучавшим серд­цем.

— Уважаемый товарищ председатель, уважаемые члены Ученого совета и оппоненты. Прежде всего, благодарю за добрые слова, сказан­ные по поводу выполненной мною работы. Мне ясны, однако, не только ее достоинства, но и несовершенства, и та грань, которая отде­ляет диссертацию от готового критического издания. Другой арабист, не испытавши столь длительного отрыва от научного труда, справился бы с этой сложной темой, вероятно, лучше, чем я. Но то, что и мои усилия получили высокую оценку, ободряет меня в намерении совер­шенствовать работу, лежащую перед вами. В этот ответственный и памятный час я хочу вспомнить человека, учившего меня первым арабским буквам, — Николая Владимировича Юшманова, которого уже нет среди нас...

К горлу подкатил комок, и голос дрогнул.

— Успокойтесь, — мягко сказал декан Штейн и налил мне стакан воды.

— ...поблагодарить университетских преподавателей, делившихся со мной лучшим, что они имели — знаниями. И всем сердцем говорю «спасибо» дорогому Игнатию Юлиановичу Крачковскому, руково­дившему моими самостоятельными занятиями. Взыскательность и отзывчивость учителей, соединенные с моим интересом к делу, служат залогом того, что будущее издание лоций Ахмада ибн Маджида смо­жет явиться истинным плодом науки.