Свет в океане

Стедман М. Л.

— А потом вдруг сразу превращаются во взрослых вроде тебя, — ухмыльнулся Ральф. Он спрыгнул на причал, держа одну руку за спиной. — И кто мне поможет разгрузить катер?

— Я! — тут же вызвалась Люси.

Ральф подмигнул Изабель и вытащил из-за спины руку с лукошком персиков.

— Тогда вот тебе очень и очень тяжелый груз!

Люси взяла лукошко обеими руками.

— Люси, это надо нести очень осторожно! — Изабель повернулась к Ральфу. — Я могу захватить с собой что-нибудь, Ральф. — Он вернулся на катер и передал ей почту и несколько легких свертков. — Я буду

вас ждать в доме и поставлю пока чайник.

После ужина, когда взрослые допивали чай на кухне, Том заметил:

— Что-то Люси давно не слышно…

— Она, наверное, заканчивает рисунок для моих родителей. Пойду проверю…

Но прежде чем она успела подняться, на кухне появилась Люси, нарядившись в волочившуюся по полу юбку матери и ее туфли на каблучках, а на шее у нее были голубые стеклянные бусы, которые прислала в подарок Изабель Виолетта с этим катером.

— Люси! — обратилась к ней Изабель. — Ты копалась в моих вещах?

— Нет! — заверила та, широко раскрыв глаза.

Изабель покраснела.

— Я вообще-то не разбрасываю свое белье, — смутившись, пояснила она гостям. — Пойдем, Люси, пока ты не простудилась в таком виде. И заодно поговорим, что нельзя копаться в чужих вещах. И говорить неправду. — Улыбаясь, она вышла из кухни, не заметив, как при последних словах по лицу Тома пробежала тень.

Люси, радостно прыгая вокруг Изабель, направилась с ней в курятник за яйцами. Она с изумлением смотрела на цыплят, вылупившихся из яиц, и осторожно подносила их к подбородку, чтобы почувствовать на коже их янтарный пушок.

Иногда, выдергивая морковь, она тянула с такой силой, что садилась на попу, а вся ее одежда была запачкана.

— Ну и грязнуля! — смеялась Изабель. — Поднимайся скорее!

Люси сидела на коленях у матери за пианино, и та помогала ей нажимать указательным пальцем на нужные ноты, наигрывая простенькую мелодию «Трех слепых мышат». Затем Люси говорила, что дальше будет играть сама, и устраивала настоящую какофонию, беспорядочно ударяя по клавишам.

Люси, устроившись на кухонном полу, часами что-то рисовала цветными карандашами на обратной стороне старых использованных бланков, а потом с гордостью показывала на нагромождение хаотичных линий и объясняла:

— Это мама, папа и Маяковая Лулу.

Для нее стотридцатифутовая башня была самым что ни на есть обыкновенным сооружением на заднем дворе их дома. Наряду со словами «собачка» и «кошка», о которых она имела представление только по картинкам в книжках, она освоила значение слов «линза», «призма» и «рефракция», причем куда более предметно.

— Это моя звезда! — сообщила она однажды Изабель и указала на нее в небе. — Мне ее подарил папа!

Она рассказывала Тому разные истории о рыбах, чайках и кораблях. На пляже Люси обожала оказываться между Томом и Изабель, чтобы они, взяв ее каждый за руку, подбрасывали высоко вверх.

Ей нравилось называть себя Маяковой Лулу, и под этим именем она фигурировала в понятных только ей одной рисунках или рассказах о себе.

Океаны никогда не знали покоя. У них нет ни начала, ни конца. Не знал постоянства и ветер. Иногда он мог ненадолго стихнуть, чтобы неожиданно обрушиться на остров с новой силой, будто безуспешно пытаясь что-то втолковать Тому. Здесь, на острове, время измерялось миллионами лет, а скалы были похожи на игральные кости размером в сотни футов, брошенные на водную гладь, которая за тысячелетия обточила их ребра и превратила в крутые утесы.

Том смотрел, как Изабель с Люси плещутся в Райской Лагуне, и малышка радовалась соленым брызгам и ярко-синей морской звезде, которую нашла. Гордость и волнение озаряли ее лицо, будто эта звезда — творение ее рук.

— Папа, смотри! Моя морская звезда!

Тому было трудно совместить в голове две несовпадающие шкалы времени: острова и ребенка.

Он не переставал изумляться, что короткая жизнь этого крошечного существа значила для него больше всех тысячелетий.

Том безуспешно пытался разобраться в своих чувствах. Как это возможно ощущать одновременно нежность и смущение, когда она его целовала на ночь? Или подставляла для поцелуя оцарапанную коленку, чтобы та быстрее зажила?

Да и при мысли об Изабель он не только испытывал любовь и влечение, но почему-то начинал задыхаться. Это мучало его и лишало покоя.

Временами, сидя в одиночестве на маяке, он пытался представить себе Ханну Ронфельдт. Какая она? Высокая? Полная? Похожа ли на нее Люси? Но воображение рисовало только залитое слезами лицо, закрытое руками. Том вздрагивал и старался отвлечься работой.

В этом маленьком мире, свободном от газет и сплетен, ребенок был здоров, счастлив и любим. Остров изолирован от внешнего мира. Бывало, что Том, будто опьяненный безоблачной семейной жизнью, неделями чувствовал себя абсолютно счастливым.

— Пусть это будет нашим от папы секретом. Я скажу, когда можно ему рассказать.

Люси серьезно посмотрела на Изабель.

— Я ничего не должна говорить, — подтвердила она, кивая. — А можно мне печенье?

— Сейчас. Только сначала я заверну.

В сентябре 1928 года катер тайком от Тома доставил несколько свертков, которые Блюи незаметно передал Изабель, когда Ральф отвлек его разгрузкой. Подготовить для Тома сюрприз на день рождения оказалось нелегкой задачей и потребовало многомесячных усилий. Сначала Изабель написала матери и приложила список. Поскольку все их деньги были на счете, открытом на Тома, Изабель пообещала все оплатить во время следующего приезда на материк.

Выбрать подарки для Тома было тоже непросто: с одной стороны, он обрадуется всему, что получит, с другой — он ничего не хотел. В конце концов Изабель остановилась на перьевой авторучке фирмы «Конвей Стюарт» и последнем издании ежегодного справочника по крикету «Уизден», чтобы подарок был и практичным, и развлекательным.

Когда она как-то вечером спросила у Люси, что ей хочется подарить папе, девочка задумчиво намотала на пальчик локон и ответила:

— Звезды!

— Вряд ли нам это по силам, Люси, — засмеялась Изабель.