Свет вечный
Шрифт:
– Я хотел бы остаться. Луцк и меня интересует. В какойто мере.
– Оставайся, – согласился епископ после минуты раздумий. – На обычных условиях, ясное дело. То есть, в клетке.
Стенолаз улыбнулся. Улыбка, казалось, претерпела метаморфозу: раскрытый в стрекоте клюв птицы был тоже удивительно похож на улыбку. Птица взмахнула крыльями, моргнула черным глазом, подпорхнула к стоящей в углу палаты клетке, взъерошив перья, села на золотую жердь.
– Никаких взмахов крыльями, – предупредил епископ. – Никакого карканья в несоответствующие моменты. Впустить!
– Ясновельможный господин, – огласил слуга, – Освальд фон Лангенройт.
– Пригласить! Приветствую, приветствую.
– Ваша епископская милость! – Освальд фон Лангенройт, пожилой, высокий,
– Труд и молитва, – ответил Конрад. – Набожность и воздержание. Садитесь, садитесь, любезный господин Лангенройт. Отведайте аликанте, привезенного из Арагонии. А сейчас осетра подадут. Извините, что так скромно. Пост как никак.
В окно ударил порыв ветра. Теплый и весенний.
– Говорите же, говорите, – кивнул епископ, сплетая пальцы. – Меня интересуют вести из далекой Волыни. Был тут недавно его преподобие папский легат Андреа де Палацио. Так же, как и вы, собственно, возвращался из Луцка, но слушочками меня порадовать не удосужился, страшно домой поспешал… А мину кислую имел, ох и кислую… Да, кстати, знаете, как чехи назвали тот Луцк? Съездом трех старцев.
– Эти три старца управляют половиной Европы, – жестко заметил Освальд фон Лангенройт. – А вторую половину защищают от вторжения турков. Самый старший и наиболее трухлявый из старцев имеет двоих сыновей, гарантирующих продолжение основанной старцем династии.
– Знаю. А самый младший из старцев – наш король. А скоро, Боже помоги, станет императором. Имеет для этого все основания. Особенно после того, что я слышал про Луцк.
– И вас удивляет кислая мина легата? – поднял брови Лангенройт. – Андреа де Палацио повез в Польшу тайную папскую буллу. Его благочестие Мартин V призывает в ней и поощряет короля Владислава и князя Витольда ко святому делу и набожному труду, каким будет крестовый поход на Чехию. Во имя Бога, цитирую, милосердия и доброты души наместник Петра призывает короля Польши и великого князя Литвы, чтобы пошли на чехов, чтобы их обращать, истреблять и положить конец их еретическим помоям. Именем Апостольской Столицы папа разрешает экстерминацию [97] вероотступников согласно предписаниям святых законов Церкви. Конец цитаты. А что произошло в Луцке? Папские мечты о крестовом походе развеялись, как дым. Ведь что сделал в Луцке наш дорогой король, тот самый Сигизмунд Люксембургский, которого вы рады видеть императором? Даровал Витольду корону. Корону! Королем Литвы его делает.
97
истребление людей по расовому, религиозному либо другому признаку.
– Мудро делает.
– Непонятная это разновидность мудрости. Римский король, впрочем, уже во второй раз такую мудрость проявляет. В 1420 году, вынося вроцлавский приговор, он разгневал Витольда, благодаря чему мы имеем теперь в Чехии Корыбута и его польский отряд. Теперь для разнообразия Сигизмунд сердит Ягеллу, даруя Витольду корону и отрывая Литву от Польши. Разъяренный Ягелло мало того, что бросит всякие планы крестового похода на чехов, он союз с гуситами готов заключить. И это вы считаете политической мудростью, почтенный епископ? Привести к альянсу Польшу и Чехию? Хотите с вашим королем Сигизмундом иметь против себя армию, в которой на стороне победителей под Усти и Таховом будут биться победители под Грюнвальдом? Прошлой весной Прокоп стоял под стенами Вроцлава. Благодаря политике короля Сигизмунда будущей весной тут может стоять союзническая чешскопольская армия. Вы даже оглянуться не успеете, как в вашем соборе будут причащаться sub utraque specie. С литургией попольски.
– Поляками меня не пугайте, – фыркнул епископ. – Им Грюнвальд выпадает раз в сто лет. А если вдруг выпадет опять, они не сумеют им воспользоваться. Невзирая
– Понравился бы, – признал Лангенройт, – если б я был фантастом.
– Фантазии осуществляются, – повысил голос Конрад. – Говорит пророк Даниил, что меняет Бог часы и поры, скидывает царей и царей ставит. Так что давайте молиться, чтобы так стало. Дай нам Боже новую Римскую Империю, сделай нам Сигизмунда Люксембургского новым императором. Пусть сбудется мечта о Европе, об объединенной Европе, которой правит Германия. Германия превыше всего! А другие народы на коленях. На коленях, покоренные. Или, черт возьми, перебитые. Вырезанные под корень!
– А еретики, – кивнул головой Лангенройт, – как собаки за стенами этого Нового Иерусалима. Право, красивый призрак. Просто жаль, что меня жизнь научила быть реалистом. Не мечтать, но предвидеть, а предвидеть согласно реалиям. Предвижу, следовательно, что Витольдовой коронации не будет. Не пойдет на это Польша, не пойдет папа. Люксембуржец махнет на все рукой и начнет новую интригу в другом месте. Ягелло в антигуситском крестовом походе участия не примет, чехов поддерживать не перестанет. А крестоносцы будут сидеть тихо, потому что знают, что в противном случае они могут в одно прекрасное утро увидеть гуситские телеги под Мальборком, Хойницами, Тшевом и Гданьском.
– И где это вы про такой ход событий прочитали? – подколол его Конрад. – По звездам?
– Нет, – холодно возразил Освальд фон Лангенройт. – По глазам краковского епископа, Збигнева Олесницкого. Но давайте оставим это, хватит уже о Польше, Литве, обо всем этом диком востоке. Давайте поговорим о наших западных проблемах. О приближающемся соборе. О делах веры католической… Herrgott! [98] Что случилось с вашей птицей? Обезумела? Чуть окно не разбила. Почему вы не закрываете клетку?
98
Господи Боже! (нем.)
– Это свободная пташка, – серьезно ответил епископ Конрад. – Делает, что захочет. Некоторые темы для нее скучны. Тогда улетает.
Подковы буланого коня цокали по каменному двору, звонкое эхо колотилось между стенами епископской резиденции. Наклонившись в седле, Дуца фон Пак тянула поводья в сторону, поворачивала коня, как в танце, вынуждала его выбивать дробь копытами. При этом она не спускала заинтересованного взгляда со Стенолаза, поспешно идущего в сторону ворот. Стенолаз заметил ее, на взгляд не ответил. Он был зол.